Байки питерских общаг

Кадр из фильма Rush Hour 3

Юрий Фридман-Сарид

ФридманВремя было – славные 70-е, когда любой иностранец был для простого советского человека существом с другой планеты. За бугор выпускали единичных, тщательно отфильтрованных и проверенных товарищей, а внутри Союза, в городах, открытых для посещения иностранцами, любые неподконтрольные контакты пресекались твердо, хотя и не всегда вежливо.

Естественно, половые эксцессы с иностранцами допущенных к зарубежным телам интердевочек имели место, равно как и самоотверженный и опасный труд фарцовщиков по снабжению сограждан недоступными благами цивилизации: фирменными джинсами, дубленками, сигаретами не из солнечной Болгарии, кассетными магнитофонами и прочими нужными предметами, составлявшими обязательный джентльменский набор успешного обывателя. Но в большинстве своем были эти ребята и девочки под колпаком Конторы Глубокого Бурения, стучали, выполняли отдельные деликатные поручения и вообще гуляли по буфету до поры, до времени. Простые же граждане никак не должны были ходить одними тропами с иноземцами. 

Я сам как-то по наивности, помню, проводил пару заплутавших американских туристов до входа в интуристовскую гостиницу – после чего был немедленно задержан тройкой крепких комсомольцев-оперотрядников и препровожден в подсобное помещение означенной гостиницы, где меня быстро и профессионально обшмонали на предмет наличия валюты или других вражеских артефактов, типа антисоветской или сионистской – что было еще хуже – литературы. И, не обнаружив ни того, ни другого, предъявили для ознакомления напечатанный на затертой папиросной бумаге текст, из коего следовало, что на основании неведомого секретного постановления «советским гражданам запрещены внеслужебные контакты с иностранцами». Впрочем, все обошлось без последствий: с одним из повязавших меня бойцов я когда-то вместе занимался борьбой.

Но существовали в Союзе заповедники, где было возможны не просто контакты, но даже неформальное общение с иностранцами – вузы, где учились студенты из-за рубежа. Конечно, головной боли органам с ними хватало: приставить персонального стукача к каждому иностранному студенту было физически невозможно, как и невозможно строить для иностранцев отдельные общежития. Хотя учились в советских вузах не пресыщенные сынки американских миллионеров или развращенные дочки французских буржуа, а студенты из стран «народной демократии», то есть родного соцлагеря, – да самые разнообразные представители третьего мира. Но и с ними проблем было предостаточно – от неизбежной аморалки с советскими девушками до казусов посерьезнее.

Тем не менее, СССР жаждал любви – а за любовь нужно было платить. Как совершенно верно заметил в свое время товарищ Сталин, «кадры решают все». А кадры надо было выкармливать, выращивать и воспитывать. Стоило любому каннибалу из африканских джунглей схарчить предыдущего, потерявшего клыки и бдительность «прозападного» диктатора, и вырезать его племя, а заодно и пару несчастных христианских миссионеров-«колонизаторов», после чего трижды произнести магическое заклинание: «Долой империализм! Мы выбираем социалистический путь развития!» – как щедрые советские жрецы трехбородого бога немедленно ставили очередного строителя социализма на довольствие. 

Бизнес был беспроигрышным: на его делянку в саванне или джунглях из нашей «надежды всего прогрессивного человечества» сразу шла потоком неслабая помощь. Военная – отбиваться от империалистов и расширять территорию будущего африканского соцлагеря; продовольственная – кормить оголодавшее от проклятых колонизаторов население; и техническая – строить, в соответствии с теорией, материальную базу самой передовой общественно-экономической формации.

Оружие немедленно шло в ход, продовольствие и прочая матпомощь, естественно, разворовывались сразу и целиком (понятие «откат» коммунистам того времени еще было неведомо), тракторы и станки отправлялись ржаветь под жарким африканским солнцем.

Зато обратными рейсами в Союз посылали благодарные строители социализма бананы, недоеденные грабителями-колонизаторами, и детишек местной «элиты» – учиться на врачей, геологов, инженеров и, в качестве платы за образование, проникаться единственно верным учением. 

По этой же схеме ехали учиться в советских вузах вьетнамские партизаны, кубинские революционеры, палестинские борцы с израильскими агрессорами и многочисленные партайгеноссен из компартий тех стран, где царили реакционные антинародные режимы и проамериканские хунты, – забывшие, по странной случайности, запретить у себя эти самые компартии. Ну, и вышеупомянутые студенты из соцстран, – от Монголии до Венгрии, уже вкусивших спелые плоды реального социализма. 

Непривычный для СССР либерализм в вопросе контактов с иностранцами распространялся в вузах до такой степени, что советские и зарубежные студенты не только вместе учились и проживали в тех же общежитиях, но – о ужас! – нередко бывали поселены вместе в одни и те же комнаты. (В свое время провел я немало хороших часов в общаге родной Корабелки, в «шестиместке», где в полном согласии проживали двое наших ребят – русский и еврей, – один венгр и три вьетнамца. Излишне добавлять, что объевреены были все, включая вьетнамцев – по крайней мере, когда травили еврейские анекдоты, вьетнамцы смеялись вместе со всеми и в нужных местах). 

Естественно, совместное проживание массы молодых ребят из совершенно разных стран и культур, да еще в условиях абсурдной советской действительности, порождало множество разнообразных казусов. Самые выдающиеся из которых, обрастая подробностями и дополнениями, мгновенно распространялись в питерской студенческой среде, превращаясь в фольклор. Пару таких сюжетов, – не ручаясь, конечно, за точность, – сейчас поведаю.

Вьетнамский товарищеский суд

Иллюстрация: www.haikudeck.com

Иллюстрация: www.haikudeck.com

Вьетнамских студентов в питерских вузах было особенно много. Советский Союз воевал тогда с американским империализмом во Вьетнаме, оказывая, как положено, братскую интернациональную помощь дружественному вьетнамскому народу. Точнее, его лучшей, северной части. Поскольку Южному Вьетнаму, не желающему построения коммунизма в его крайней, доведенной до совершенства азиатской версии, оказывали аналогичную помощь США. В начале 70-х война была в разгаре (обкуренные американские леваки еще не вынудили свое правительство бросить союзника на растерзание Вьетконгу), и чуть ли не во всех советских вузах можно было встретить маленьких, одинаково одетых вежливых человечков, непрерывно улыбающихся и щебечущих на непонятном птичьем языке. Их миниатюрные габариты вызывали у простых советских людей чувство отеческого превосходства и желание защитить, хорошо подогретое пропагандой о «зверствах» американцев . («Вражьи голоса» слушали немногие, а интернета тогда не было и в помине). Вьетнамцев любили: они не вызывали у советского человека комплекс неполноценности.

Итак, в общаге одного из вузов имела место пьянка. То есть вьетнамцы праздновали наступление Нового Года –не то Дракона, не то Тигра – по своему восточному календарю, а в пьянку означенное событие плавно перетекло по той причине, что участвовали в застолье несколько наших студентов. Кто-то из них жил в этой самой комнате, самой большой в общежитии и по этой причине избранной для банкета; кто-то забежал на огонек и был приглашен к столу – уже несущественно. Но пить вьетнамцам пришлось по-русски, хотя и наперсточными дозами: отказ поднять очередной стакан за дружбу народов или мир во всем мире был бы не понят.

Выставленной вьетнамцами водки, понятное дело, хватило ненадолго. Уже выгребли наши ребята из карманов оставшуюся до стипендии мелочь и послали быстроногого с черного хода в угловой магазинчик за бормотухой – самым дешевым портвейном; уже сгоняли со своей тарой к грузинским соседям, получившим из дома с оказией канистру чачи, – словом, все, как обычно…

К несчастью для них, пить по-русски вьетнамцы не могли – конституция вьетнамская не позволяла. Не государственная – телесная. Опьянение, как известно, определяется количеством алкоголя на килограмм живого веса, а живой вес даже у крупного, хорошо откормленного вьетнамца – никакой. И генетика не та. Азиатская. Поколения непьющих предков. Печень совсем не держит удар. Короче, отключились вьетнамские товарищи быстро и намертво. Сломались они еще на водке, не дотянув даже до бормотухи. Оно и к лучшему – после портвейна с чачей им бы не выжить.

Так что основная часть торжества проходила уже без их участия. А наши люди, прикончив живительную влагу и доев до зернышка остывший рис с неведомыми специями –голодные студенты, классика жанра – растащили своих маленьких собутыльников на руках, как родители заснувших детей, по их комнатам. И сами отправились на боковую.

Интрига же всей истории заключалась в том, что была среди вьетнамских товарищей пара из другого вуза и другого общежития. Приглашенные гости. И не просто пара, а супружеская. Законные муж и жена. Случай, надо сказать, редкий, поскольку товарищей женского пола среди вьетнамских студентов практически не было. Женщин и девиц далекая родина на учебу за границу предпочитала не посылать: залететь, грубо говоря, могут. В декрет уйти. Не получит вовремя народное хозяйство молодого специалиста. 

Так вот. Пара эта, отключившаяся в банкетном нашем зале, естественно, там и осталась. Планировали они после вечеринки вернуться к себе или собирались заночевать в комнате у кого-то из соплеменников – неведомо. Но были они в состоянии глубокой нирваны, и транспортировать их было некуда, да и незачем: оказалась в этой многоместной комнате в ту злополучную ночь свободная койка. На эту койку и возложили гостеприимные хозяева помещения тушки бездыханных гостей. Дела студенческие, не впервой. И сами улеглись спать.

Только среди ночи одного из студентов – нашего, русского парня, – пробило, как сейчас говорят, на секс. Хорошо так пробило – можно сказать, приспичило. До «не могу». Чача, говорят, этому делу сильно способствует. Стимулирует. Хотя тут и стимулировать, конечно, не надо было. Молодость, гормоны. А на соседней койке, понимаешь, баба в темноте сопит. Хоть и вьетнамка – от мальчика-подростка едва отличишь, – но баба. Народная мудрость не зря гласит, что некрасивых женщин не бывает – бывает мало водки. А тут и водка, и портвейн, и чача. И темнота…

Короче, находясь, как он потом объяснял, «в сумеречном состоянии сознания», стащил этот мачо законного вьетнамского мужа с койки на пол, – чего тот, конечно, и не почувствовал, – и возлег вместо него на временном, так сказать, супружеском ложе. Где и заснул.

Как поется в известной народной песне, «знает только ночь глубокая, как поладили они…». Случилась там камасутра или нет – неведомо никому. Только наутро вышедший на жестком полу из нирваны вьетнамский гость обнаружил незадачливого любовника рядом со своей женой. Точнее, наполовину рядом, наполовину на ней, извините за подробности. И неглиже. Полностью неглиже. Жарко было в общаге, топили хорошо. И дама тоже… не вполне одета. Конечно, в крик, метелить находящегося в полном беспамятстве обидчика. Соседи проснулись, отттащили. И завертелось: дежурные, комендант общежития… Скандал. Международный, буквально, скандал.

В парткоме институтском и в ректорате за головы схватились. ЧП. И не просто ЧП. Иностранцы, хотя и братский Вьетнам. А если в милицию жалобу подадут – так и чистая уголовка. Изнасилование. В общежитии советского-то вуза! Головы полетят у всех, это уж точно. Секретарь парткома в предынфарктном состоянии: воспитательная работа, его ответственность. 

Первым делом срочно подготовили приказ об отчислении сексуального маньяка из вуза. Если уж пойдет под суд – то хотя бы не студентом нашего института. Логично. И из комсомола гнать, само собой. Что дальше – сели думать, хотя что тут думать – надо ждать, что наверху решат, когда вьетнамская жалоба прилетит.

И тут появляется в парткоме ответственный вьетнамский товарищ. Из посольства вьетнамского или там из консульства, который все это обучение курирует. И держит примерно такую речь:

– Конесно, товарисц совецкий сцудент соверсил серьесный проступок и заслусивает сурового накасания. Но уцеба в совецком вусе – осень больсая цесть, и мы сцитаем неправильно его са это исклюцить. Его есце мосно исправить. Мы думаем, товарисц заслусивает обсцественного порицания на товарисцеском суде. И мы тосе хотим в этом суде уцаствовать.

У секретаря отлегло от сердца. Интересы сторон совпали: вьетнамцы тоже не хотели раздувать дело и портить отношения со Старшим Братом, – тем более, из-за такого пустяка. Партийные функционеры во всем мире мыслят одинаково: не поднимать шум. А уж объяснить пострадавшим, что интересы Родины требуют молчания – вообще не проблема. Да и сами виноваты: напились и не проявили должной бдительности. Все, как у людей.

Так что приказ об отчислении был немедленно отправлен в корзину. Самому насильнику об этом, конечно, не сообщили – пускай до суда товарищеского переживает. Осознаёт, что натворил. Сам суд через пару дней назначили, чтобы побыстрее дело закрыть.

Трибунал в закрытом режиме устроили, чтобы огласки поменьше. Но все, кому положено, собрались. Партсекретарь, профорг, декан. Проректор по работе с иностранцами. Комсомольский секретарь. Первый отдел, кадровик… кто там еще. Группа вьетнамских товарищей в коридоре дожидается. Попросили, чтобы их потом пригласили, когда советские товарищи закончат.

Сам виновник торжества, насильник международный, на скамье подсудимых сидит. На стуле, точнее. Как на электрическом. Бледный, осунувшийся, круги под глазами – с той самой ночи любви не спал. Глаз не сомкнул, похудел кило так на десять. Парень, кстати, хороший, спокойный, и учился неплохо, и активист… Какой бес его попутал? Четвертый курс уже… вся жизнь поломана.

Ну, что ему судьи праведные говорили – повторять не буду. И так понятно. «Моральный облик… гордое имя советского студента… запятнал честь родного вуза… осудить и заклеймить позором… братский вьетнамский народ, борющийся с американским империализмом…» – полный набор в ассортименте. Кадровик-ветеран порадовал: на фронте – рявкнул – мародеров-насильников, таких, как ты – перед строем расстреливали! И палец указательный на него, как именной ТТ.

Парень сидит, чуть не плачет, бормочет что-то под нос в свое оправдание… А что тут скажешь? Да и слова ему никто еще не давал. 

Вьетнамский представитель сбоку сидит, кивает одобрительно. И в блокнотик что-то строчит непрерывно, для отчета. 

Сколько времени эта экзекуция длилась – точно не знаю. Высказали все присутствующие свой гнев и презрение, заклеймили позором и водичкой минеральной из графина запили. Чтобы успокоиться. Каждый слово взял, как положено, ни один не отмолчался.

Очередь за вьетнамскими товарищами. Представитель их к ведущему собрание подошел, на ухо что-то прошептал. Переспросил ведущий, уточнил, – и скомандовал подсудимому выйти на середину помещения.

Открылась дверь, и в зал торжественно вошла процессия вьетнамцев – человек десять-двенадцать. Строем, в ногу, все в белых рубашках и с бумажными вьетнамскими флажками в руках. Подойдя к преступнику, – бледному, с каплями пота на лбу, – молча окружили его. Тот обреченно закрыл глаза, ожидая, очевидно, неведомой азиатской пытки. Все замерли.

В наступившей тишине раздалась короткая команда. Вьетнамцы одновременно трижды ткнули несчастного своими флажками и хором прокричали:

– Ти – плохой! Ти – плохой! Ти – плохой! – после чего вновь перестроились и тем же маршрутом вышли из зала. И представитель их – следом за ними.

И хорошо, что вышел. Потому что, как только закрылась за вьетнамскими товарищами дверь, весь трибунал забился в истерике. Они не смеялись – они ржали, они рыдали. Все, от парторга до кадровика – взвизгивая, задыхаясь, успокаиваясь и вновь начиная смеяться… Минут десять, не меньше. Воистину, ничто человеческое не чуждо настоящим коммунистам. Занавес…

Что было с самим подсудимым – история умалчивает. По одной из версий – на месте упал в обморок. Но известно доподлинно, что, получив за аморалку строгача с занесением в личное дело, но оставшись в институте, он стал Человеком Года. Его нарасхват приглашали на студенческие вечеринки, как в своей общаге, так и к друзьям из братских вузов, поскольку история о вьетнамском товарищеском суде стала легендарной.

Задавали герою обычно два вопроса: что он чувствовал перед казнью – и как устроена вьетнамка. На второй вопрос ответа не было, не помнил он ничего. 

Пить, правда, бросил совершенно. Капли в рот не брал.

Великое Афроазиатское побоище, или Дружба народов

Об этой битве долго ходили легенды. Кончилось тем, что история, как это обычно бывает, обросла множеством дополнений, преувеличений и искажений, под которыми полностью затерялась реальная последовательность событий. Впрочем, и сами участники этой, без преувеличения, эпической битвы, в большинстве своем видели ее фрагментарно, только на своем участке боя, не имея возможности охватить всю панораму. Да и в бой многие из них вступали или из солидарности, не зная, кто прав, кто виноват, или же просто получив по морде незнамо за что. 

Тщательное и беспристрастное расследование позволило, однако, распутать впоследствии почти весь клубок и выяснить, кто первым нажал на спусковой крючок. Как и в первом нашем сюжете, все началось с вьетнамцев.

Театром военных действий, забыл сказать, стало одно из общежитий ЛГУ, Ленинградского госуниверситета, где в большом количестве  – переходящем, в соответстии с марксистко-ленинской диалектикой, в качество – были представлены азиатские, африканские и латиноамериканские студенты. Пятьдесят оттенков желтого, черного и коричневого, если можно так выразиться (за возникающие у отдельных читателей ассоциации автор ответственности не несет).

Отношения между азиатами и афростудентами, говоря нынешним политкорректным языком, были напряженными. Для азиатской культуры и европейцы-то – белые варвары, что уж тогда о неграх говорить. Да и разница в ментальности: с одной стороны, дисциплинированные и целеустремленные вьетнамцы да корейцы, с другой – расслабленные раздолбаи-латиносы или же африканские сынки племенных вождей, неожиданно для себя оказавшиеся в Советском Союзе в качестве иностранцев из капстран, т.е. существ высшей расы. Можете себе представить!

Вдобавок ко всему, некоторое число студиозусов и с той, и с другой стороны  успело повоевать. В партизанских частях и в регулярных армиях, в объявленных и необъявленных войнах. Против разного рода проклятых колонизаторов, ясен пень, – и за торжество местного варианта единственно верного учения: от чучхе до вуду (нужное подчеркнуть).

Напряжение это, впрочем, наружу особо не выливалось, разряжаясь время от времени в мелких бытовых стычках. Но накапливалось – в ожидании искры, из которой возгорится пламя. И дождалось…

А началось все с того, что дежурящему на входе в общагу вахтеру, – тоже студенту, кстати, подрабатывал, – приспичило отлучиться минут на десять-пятнадцать. Да произошло все ранним субботним вечером, когда студенческая братия уже вовсю начала пить, гулять и оттягиваться. И, поскольку просто оставить доверенный пост ну никак было нельзя, поймал он за рукава пару оказавшихся поблизости знакомых вьетнамцев и попросил постоять вместо него минут -дцать. Получив же согласие, в котором можно было и не сомневаться, уже на бегу кинул наш вахтер принявшим пост вьетнамским товарищам вводную: “Посторонних не пущать!” И исчез.

А вьетнамцы остались бдить и не пущать. И тут же дождались своего звездного часа, а точнее – пары африканских студентов в сопровождении дам. Блядей, если называть вещи своми именами. Которых означенные афронегры вели в свои общежитские нумера, для совместного с блядьми употребления спиртных напитков, а потом, разумеется, – и самих блядей.

Дальнейший сценарий боевика даю в раскадровке, поскольку здесь события резко ускоряются.

Вьетнамцы реагируют мгновенно. «Посторонним низзя!» – хором. И тщедушными своими тельцами перекрывают дамам вход. Один из негров, здоровенный черный кабан килограммов на сто плюс, ладонью брезгливо так смахивает наших стражей с дороги, после чего вся компания, естественно, начинает неторопливо подниматься по лестнице, ведущей к заветным чертогам и альковам.

Вьетнамские часовые, вскочив на ноги и отряхнувшись, с криком «Но пасаран!» догоняют девиц на середине лестницы и повисают на них, что твои бультерьеры. Удивленный такой настырностью кабан хватает обоих мелких за шкирки и спускает с лестницы, предварительно соприкоснув их лбами. Чтобы уже успокоились, наконец. Выполнившие до конца свой долг вьетнамцы действительно успокаиваются. 

Эту картину видит корейский братка из Казахстана, стоящий на лестничной площадке пролетом выше, и, издав полагающийся по такому случаю крик «Йа!», – прыгает с ударом ноги на второго негра, оказавшегося ближе к нему. Негра-то кореец валит, но при приземлении его самого точным ударом в челюсть срубает окончательно рассвирепевший кабан (оказавшийся впоследствии чуть ли не чемпионом всея Африки по боксу). «Синьор, к вам пипец из Ганы». Бляди визжат. 

Этажом выше то ли киргиз, то ли казах, здесь версии расходятся, издает древнетюркский боевой клич «Наших бьют!» – и со всей степной широтой своей души навешивает по морде ни в чем не повинному интеллигентному кубинскому негру, спокойно идущему по коридору по своим делам. 

И понеслась! По всей общаге понеслась… На одном этаже негры метелят азиатов, на другом – азиаты топчут черных. Крики, вопли, хрипы на всех языках. Выходящие из комнат на шум тут же получают свое и, если остаются на ногах, тут же включаются в битву. Эпос…

…Большинство заслуживающих доверия хроник сходятся на том, что исход битвы решили наши буряты, праздновавшие день рождения одного из земляков и успевшие принять достаточную дозу волшебного эликсира, делающего воинов неуязвимыми. Дольше всех, в соответствии с теми же хрониками, героически держался окруженный бурятскими берсеркерами черный кабан, пока его не приложили по голове железными санками, висевшими в коридоре.

Эти санки, упоминаемые несколькими независимыми источниками, придают нашей легендарной истории необходимый оттенок достоверности и законченности.

Дружба народов, однако…

 

Be the first to comment on "Байки питерских общаг"

Leave a comment

Your email address will not be published.




This site uses Akismet to reduce spam. Learn how your comment data is processed.