Николас Ильин: «Я родился в Париже, когда входили войска освободителей»

Выдающемуся издателю и искусствоведу Николасу Ильину исполнилось  72 года. Gazettco публикует отрывок из книги, над которой Ильин работает вместе с нью-йоркским литератором Александрой Свиридовой. 

Обложка уничтоженной верстки 1947 года

«Чёрная книга» для меня – страшный и невероятный документ эпохи. Труд многих людей, которые  собирали документы и свидетельства очевидцев о том, как во время Второй мировой войны уничтожали евреев на оккупированных территориях СССР и Польши. Я намеренно не пишу, кто уничтожал: в этом месте – точка конфликта авторов сборника и власти. Все авторы даже сегодня не известны поименно, но точно известно, что работала над составлением «Чёрной книги» группа людей, журналистов и писателей, которую возглавили прозаики и фронтовые репортеры Илья Эренбург и Василий Гроссман. И никогда они не увидели её опубликованной. Это большая несправедливость, так как документальные очерки Василия Гроссмана, написанные из лагерей смерти Треблинка и Майданек, вошли в историю двадцатого века как первые свидетельства трагедии европейского еврейства. А статья «Треблинский ад», опубликованная в 1944 году в газете, во время Нюрнбергского трибунала стала документом, на который опирались обвинители. Сегодня много написано о судьбе этой книги, и я много читал. Чтоб было понятно, как я причастен к этому проекту, я должен напомнить несколько деталей.

Дочь Эренбурга Ирина в своём предисловии к изданию 1993 года рассказала, что «во время войны фронтовики присылали Илье Эренбургу огромное количество документов, найденных на освобожденных от оккупантов территориях, рассказывали в своих письмах то, что увидели или услышали. Эренбург решил собрать присланные дневники, предсмертные письма, свидетельские показания, относящиеся к истреблению гитлеровцами евреев, и издать “Чёрную книгу”. Вместе с писателем В. Гроссманом они взялись за эту работу: нужно было отобрать самый яркий материал, сократить его, объяснить непонятные места. Гроссман и Эренбург привлекли к этой работе ряд писателей и журналистов. Образовалась Литературная комиссия при Еврейском антифашистском комитете».

Другие историки писали, что идея «Черной книги» принадлежала Альберту Эйнштейну. Эйнштейн, по словам поэта И. Фефера, в конце 1942 года предложил собрать свидетельства об уничтожении гитлеровцами еврейского населения СССР. Фефер и Михоэлс получили согласие Москвы на такую работу. Планировали издание книги на английском языке в США и Великобритании. Потом кто-то послал полтыщи страниц в Америку, не согласовав с Эренбургом, потом какие-то главы вышли в журнале «Знамя», а потом Эренбурга вообще отстранили от работы над книгой.

Экземпляр, который хранится в Израиле

Но книга не пропала. Ее читали, переписывали, перепрятывали. Эти письма, дневники, воспоминания свидетелей, предсмертные письма погибши ждали своего часа.

Потом добавились показания убийц – документы, представленные Государственной Комиссией по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских оккупантов.Разделы книги делились по республикам: «Украина», «Белоруссия», «РСФСР»,  а также «Советские люди едины», «Лагеря уничтожения» и «Палачи».

А потом в 1946 году комиссия при ЕАК вынесла приговор: «в представленных очерках излишне много рассказывается о гнусной деятельности предателей родины».

Это страшное обстоятельство ставилось в упрек книге!

Так как рассказ о предателях якобы смягчал силу главного обвинения, предъявленного немцам.

А в 1946 году книга была издана в США. После чего создали новую редколлегию «Чёрной книги», куда Эренбург не вошёл. Внесли поправки, отправили на рецензию – и снова получили указание руководства убрать истории о предателях. Именно тогда якобы было принято решение расположить тексты «по республикам». И когда решали вопрос об издании американского текста «Чёрной книги», советская сторона была недовольна предисловием Эйнштейна.

Что им не нравилось – не знаю. Знаю от историков, что начали книгу верстать, но остановились: Г.Ф. Александров, заведующий Управлением пропаганды ЦК ВКП(б) написал в докладной записке А.А. Жданову, что «… чтение этой книги, особенно её первого раздела, касающегося Украины, создает ложное представление об истинном характере фашизма и его организаций. Красной нитью по всей книге проводится мысль, что немцы грабили и уничтожали только евреев… Исходя из этих соображений, Управление пропаганды считает издание “Чёрной Книги” в СССР нецелесообразным».

Также говорили, что книгу компрометирует то, что она создана в сотрудничестве с США: к этому времени уже начиналась холодная война. Жданов почему-то промолчал, и на верстке книги появилась виза «В печать». Осенью 1947-го книга была набрана, почти вся отпечатана, но неизвестным приказом печать остановлена. В 1948 году набор книги уничтожили, а в январе того же года был убит известный актер и режиссер Соломон Михоэлс. После чего начались аресты членов ЕАК.  Дальше – трагедия и лубянский расстрел еврейских писателей и поэтов. А все материалы к «Чёрной книге», занимавшие 27 томов, были отправлены на секретное хранение в Госархив Российской Федерации. Открыли их только в 1989 году.

В 1970 году, разбирая архив отца, Ирина Эренбург обнаружила папки «Чёрной книги» и, зная, что ими интересуется КГБ, отдала их на хранение разным людям, а в начале 80-х переправила в Иерусалим. Эта рукописная «Чёрная книга» хранится сегодня в Национальном мемориале катастрофы Яд ва-Шем в Израиле. Впервые на русском языке «Чёрная книга» вышла в Иерусалиме в 1980 году, но некоторых материалов в Израиле не оказалось.

Тут начинается моя история.

Я дружил в Париже с таким  интересным человеком – известным в Европе историком Холокоста – Арно Лустигером. Он был еврей родом из Польши, в войну пережил шесть концлагерей – Бухенвальд и Аушвиц в том числе, а после войны, когда можно было эмигрировать, остался в Германии. Не мог оставить мать и сестру. Он женился, стал отцом двух дочерей, занялся производством женской одежды. А в свободное время восстанавливал Еврейскую общину Франфурта-на-Майне, где я жил в то время.  Сорок лет Арно молчал о том, что пережил, и даже дочке, когда она спросила, что за номер вытатуирован у него на руке, сказал, что это телефон друга, который он боится забыть. Ему казалось, что ему не поверят, и он не хотел обременять детей воспоминаниями. Но чувство вины перед погибшими не давало ему покоя.

В середине 80-х годов он решил заговорить. И несмотря на то, что у него не было ни одного диплома – он даже не окончил школы – он стал одним из крупных историков Шоа. Он собирал материалы  о еврейском сопротивлении, чтобы опровергнуть распространённое тогда мнение, что евреи,  как «овцы шли на заклание». Сведения о сопротивлении 1933-45 годов он издал в 1994 году в своей книге «К борьбе не на жизнь, а на смерть». В 1998  вышла его книга «Сталин и евреи» – о судьбе Еврейского антифашистского комитета и советских евреев. Он опубликовал около десятка объёмных трудов, посвященных сохранению памяти о жертвах Холокоста, но больше всего он известен, как издатель “Черной книги”.  

Он был очень скромным, милым человеком, очень приятным в общении.

Брат его был известным кардиналом – евреем в Париже. И дело, которому Арно посвятил себя было таким, что мне очень хотелось ему помочь. Как-то мы с ним говорили, что “Черная книга” издана на всех языках, кроме немецкого. И я услышал, что в ней не хватает одной главы – о преступлениях в Литве. Через мои разнообразные знакомства я провел расследование и выяснил, что глава “Литва” есть у дочери  Ильи Эренбурга в Израиле.

Я поехал в Израиль, встретился с дочерью и внучкой и раздобыл нужную главу.

Ирина родилась у Ильи Григорьевича Эренбурга и Екатерины Оттовны Шмидт до революции. Не знаю, почему, но жила она потом в Париже и в 1933 году окончила Сорбонну. Французский был для нее такой же родной, как русский. Позже она стала переводчицей с французского, писателем. А в тридцатые годы вернулась в СССР, вышла замуж, была счастлива, но началась война, и её муж – некто Борис Лапин, – ушел на фронт и погиб. Ирина  осталась вдовой в тридцать лет, и взяла на воспитание еврейскую девочку, чудом выжившую во время войны. Фаня выросла в Москве, стала врачом, вышла замуж, и родила Ирине внучку, которую  назвали тоже Ириной.

Я звонил младшей Ирине летом – вспоминали, как я приезжал…

Ирина Ильинична занималась “Черной книгой” . В 1993 году написала предисловие к полному изданию, впервые вышедшему в Вильнюсе, в котором сказала, что  «В 1970 году, разбирая архив отца, я обнаружила папки “Черной книги”. Зная, что ими интересовалось КГБ, я их отдала на хранение разным людям, а в начале восьмидесятых годов переправила в Иерусалим, в Яд Вашем – Институт памяти жертв нацизма и героев сопротивления”.

Не стало Ирины Ильиничны летом 1997 года. Ей было 86 лет.

А тогда я прилетел в Израиль, встретился с ней и получил от Ирины недостающую главу книги. Это была бледная ксерокопия – гранки той самой первой верстки, которая никогда не была издана. Я привез эту драгоценность и отдал Арно Лустигеру. Арно и его издатель были очень довольны. Помню, как радовался кузен Арно – известный в Париже священник. Он был один из высших иерархов Католической церкви и глава этой церкви во Франции – кардинал Люстиже. Сын еврейского торговца из польского Бенджина, он родился в Париже в 1926 году. Когда началась Вторая мировая и немцы оккупировали Париж, Аарона  отправили к христианским знакомым в Орлеан. Отец бежал в неоккупированную часть Франции, а мать осталась в Париже сторожить дом. Вскоре ее схватили и отправили в Освенцим, где она погибла. Аарон выжил, в 14 лет принял крещение, изменил фамилию Лустигер на Люстиже, стал католиком. Окончил лицей в Орлеане, затем Сорбонну, Католический университет в Париже. Стал священником, епископом Орлеанским и в 1981 г. – архиепископом Парижа, главой церкви Франции. И был в этой должности до 2005 г., пока не ушел по болезни в отставку, и пару лет спустя умер. Он не скрывал своего происхождения, и на памятной табличке в крипте собора Нотр-Дам, где он похоронен, написано: «Я родился евреем. Мне дали имя деда – Аарон, я принял христианскую веру и был крещен, но, как апостолы, я остался евреем».

На его похоронах, где  выступали президент и премьер-министр Франции, лидеры еврейской общины, узники Холокоста над гробом, что стоял  перед собором Парижской Богоматери, брат его Арно Лустигер, прочел кадиш…

Вот эти люди занимались «Черной книгой», а я немного помог им.

Книгу перевели на немецкий и она, наконец, вышла в Германии. А я  выступил в роли  героя-авантюриста, который способен искать и находить интересные вещи. Плюс – принял участие в том, чтобы помочь выходу “Черной книги” на немецком языке. Я считал тогда и считаю сегодня, что издание книги на немецком очень важно. Нужно, чтобы Германия и немцы знали и помнили о том, что было сделано в годы войны под руководством национал-социалистической партии, за которую с восторгом в тридцатые годы двадцатого века  голосовала Германия.

Арно Лустигер умер в 2012 году во Франкфурте-на-Майне. А книги его остались.

Я рад, что всё состоялось и “Черная книга” существует на немецком языке.

Меморандум издателя – все, что осталось мне на память об этом приключении.

Да несколько слов благодарности в предисловии.

Тема войны важна для меня по ряду причин.  

Я родился в сентябре сорок четвертого и никогда не мог понять, как выжила моя семья в оккупированном фашистами Париже. Когда во время немецкой оккупации Франции начались гонения на евреев, бабушка моя Зинаида Пундик немедленно стала носить на одежде желтую шестиугольную звезду – магендовид, – как было приказано всем евреям. Хотя, как говорили близкие, она могла этого не делать: в её паспорте беженца из России не было написано, что она еврейка. Вся наша большая семья была просто в ужасе, да и большинство друзей в нашем кругу. Если бы бабушку взяли – ее две дочери с мужьями и детьми последовали бы за ней.

Русская эмиграция Франции во время немецкой оккупации прославилась тем, что активно писала и слала доносы на евреев в полицию и гестапо. А у русского моего отца был скверный неуживчивый характер, а потому у него было много врагов. Как гласит семейное предание, русские сразу же написали на него донос, – что господин Владимир Ильин женат на еврейке. Дальше начинается странная история. Мне рассказала ее мама, когда я вырос. Кажется, в сорок третьем, отца вызвали в гестапо на допрос. Там ему прямо сказали, что кто-то из русских донёс, что он прячет евреев. В гестапо его принял некий полковник Мюллер. Они поговорили, и через день-два полковник Мюллер собственной персоной пожаловал к нам в дом на Марсово поле. То есть – высокий чин гестапо пришел по доносу – проверить, как живет семья, прячут ли там евреев или нет.Почему-то никто его не испугался и не стал прятаться. Мама рассказывала, как бабушка  сварила ему какой-то суп, который он в молодости очень любил, испекла пирог для него. Он с удовольствием поел, остался очень доволен, и помог, чтобы никого в нашей семье не тронули.

Евреев тогда хватали везде – на улицах и в домах, –  сажали в поезда и отправляли прочь из Парижа, а мою семью почему-то оставили в покое – все остались на своих местах. Меня до сих пор удивляет эта история, и я не знаю, что произошло. Потому что меня не было на свете – мама в ту пору была еще только беременна мною…

А история чудесного спасения семьи после войны обернулась против отца.

Отец во время войны в Берлине делал доклад. А после войны нашлись русские иммигранты, которые обвинили его в сотрудничестве с нацистами и долго писали на него доносы.  Те же, что во время войны в оккупированном Париже писали доносы, что он живёт с жидовкой при немцах. Мама и бабушка выжили, и те же русские активисты писали, что это случилось потому, что философ Владимир Ильин сотрудничал с фашистами, делая им доклады.

Отец не смирялся и давал отпор слухам и сплетням. Я не знаю подробностей доносов, но знаю главное: после войны был суд, и отца оправдали. Это случилось в Париже, когда расследовали дела коллаборционистов. Русским не удалось его посадить при немцах, тогда они пытались посадить его как сотрудника фашистов. Им не мешало видеть эти два обвинения рядом.  Думаю, из-за этих судов, о которых говорили у меня над головой, когда я был ребенком, война осела у меня в сознании и всегда жива где-то в отдельном уголке памяти и души. Как я понимаю теперь, будучи отцом, мой отец мужественно старался спасти свою семью. И спас – мать мою,  мою бабушку. И меня, который родился в Париже, когда входили войска освободителей.

Я не раз слышал от бабушки, как в послереволюционном Питере 20-х годов, из которого она бежала,  было трудно евреям, но ещё труднее оказалось быть евреем в период фашистской оккупации в Париже. После войны мама сделала все возможное, чтобы скрыть свое происхождение. Бабушка крестилась по просьбе мамы и была по документам крещеной христианкой. Все члены семьи согласились хранить в тайне еврейские корни. Только когда мы стали взрослыми, мы узнали о своих корнях. Мне рассказала об этом моя сестра Алёна, когда мне исполнилось 16 лет.

Другим важным обстоятельством было то, что я жил в Германии, где у меня подрастали дети. И я помню, как однажды дочка вернулась из школы, и я услышал от нее (она была в шестом классе): «Ох, надоело уже – опять эта история фашизма».

Немцы, в отличие от русских, включили в программу школы предмет – обучение тому, что такое фашизм, что такое Вторая мировая война. В России преступления сталинизма и времен культа личности никогда не изучались в школе. И для меня это стало серьезной проблемой – подумать, как и чем увлечь ребенка, чтобы он не отмахивался от истории фашизма.

И еще важной подробностью было то, что я служил в авиакомпании, которая сама во время войны была замешана во всём этом. Пилоты «Люфтганзы» никого не расстреливали в упор, но они бомбили города и людей. Думаю, что я работал с пилотами, которые сбрасывали бомбы и на Россию, и на Францию.

Всё это оставалось где-то глубоко внутри в сознании и поэтому для меня так важно было, чтобы немцы на немецком прочли «Черную книгу».

Беседовала Александра Свиридова

О Николасе Ильине говорит Евгений Сидоров, критик, эссеист, министр культуры России(1992-1997)

З Д Р А В С Т В У Й, Н И К !

Он большой, толстый, доброжелательный. Внешне нечто среднее между Пьером Безуховым и Карлсоном, который живет на крыше. Он внезапно окликает меня за завтраком в питерском отеле «Кемпински». Полтора года не виделись, со дня его юбилея в Париже. Но разговор как будто не прерывался. Никаких тебе «как живешь?», может, только запятая, легкая пауза, не более того. Завтра Ник будет в Киеве выступать на вечере памяти еврейского поэта Переца Маркиша, погибшего в сталинских застенках.

– Ты что, занялся еврейской поэзией?

– Да нет, – отвечает Ник и показывает только что изданную поэму Маркиша «Куча», иллюстрированную офортами Гойи.

Это потрясающее произведение посвящено жертвам еврейских погромов на Украине в годы Гражданской войны. Поэма приходит к русскому читателю только сегодня,через девяносто пять лет после создания. Ее перевел с идиша израильский поэт Х. Дашевский.

– Ты же знаешь, у меня мама еврейка, – сообщает мне Ник, как будто я этого не знаю. – Решил помочь, и вот книга. Возьми экземпляр на память.

Маму Ника, Веру Николаевну, помню маленькой девяностолетней женщиной, бережно сохранившей духовное наследие своего мужа Владимира Николаевича Ильина, философа, критика, богослова, музыковеда. Об отце Ника и его трудах я когда-то писал в парижской газете «Русская мысль». Такая вот семья,знаменитая и близкая.

Хорошо дружить с Ником и встречаться с ним на ветрах и полях жизни.

Он родился в Париже. Учился в Англии. Живет во Франкфурте-на-Майне.

А вообще-то дома бывает редко.Как это ни банально звучит, он действительно самый настоящий человек мира.

Посмотрим в Википедию: Nicolas Iljine – французский, немецкий куратор, искусствовед, издатель русского происхождения. Один из ведущих мировых специалистов по музейному проектированию.

Все так и есть. О том, какой он специалист, можно судить хотя бы по двум архитектурным проектам с его участием: уникальное здание филиала музея Гугенхайма в Бильбао и музей современного искусства в Баку. Это только первое, что вспомнилось. А сколько выставок под его кураторством было устроено в Европе и на Ближнм Востоке – не перечесть.

Но главная его любовь и по рождению, и по жизни – Россия.

За последнюю четверть века он сделал немало для нашей культуры. Помню, в начале девяностых Ник подарил нам два великолепных рисунка Павла Филонова, нашел и приобрел где-то на аукционе. Он был душой самой крупной выставки русского авангарда «Великая утопия», курировал памятную многим нью-йоркскую выставку «Russia!» Не говоря уже об архивных материалах, которые он передал московскому дому Русского Зарубежья. И все это спокойно, тихо, без помпы и рекламы, не в пример некоторым зарубежным коллекционерам русских автографов, для кого самопиар сделался второй, если не первой, профессией.

Мы выпиваем по глотку питерского утреннего шампанского и вспоминаем общих друзей и знакомых. У Ника – их целый интернациональный корабль, который всегда стоит у причалов Сены, готовый к отплытию. Куда ж нам плыть, Ник? Да все туда же. Главное возвращаться.

Этот путь всегда возвращение и никогда не уход, всегда возвращение, Ник.