«Грандиозный исторический тупик. Что-то вроде империи инков»

Современные историки в англоязычном мире посвятили столетию революции большое число научных трудов. Отличаются ли они по своим выводам и оценкам от вердикта историков предыдущего поколения?

«Грандиозный исторический тупик. Что-то вроде империи инков». Так с позиции дня сегодняшнего охарактеризовал Октябрьскую революции бывший британский посол в России сэр Энтони Брентон. Примерно такого же мнения придерживается наш гость, профессор Бард-колледжа в штате Нью-Йорк и автор книги «Русская революция: новый взгляд» Шон Макмикин, с которым мне удалось побеседовать

– Большой интерес к империи инков, несмотря на то, что она бесславно закончила свои дни, существует и в научной среде, и у читающей публики. Верно ли это также в отношении русской революции? По-прежнему ли историки ставят ее выше французской?

– Эти вопросы остаются актуальными, по крайней мере, в англоязычных странах. Пик популярности проблематики, поднятой русской революцией, пришелся в наше время на первые годы после распада Советского Союза. Большая заслуга в этом принадлежит работам Ричарда Пайпса и Орландо Файджеса; первый писал о политических и идеологических причинах победы большевиков, второй – о крестьянских восстаниях. В этом году по случаю столетия революции вышло немало книг, посвященных событиям того времени, в частности, революционным движениям в различных губерниях и даже уездах и волостях. Если говорить о новых подходах, то определенная новизна в исследованиях и англоязычных историков, и российских, и европейских заключается в особом акценте на ту роль, которую война, Первая мировая война сыграла в создании революционной ситуации в России. Это, на мой взгляд, есть в большой мере следствие открытия российских архивов.

– В этом ракурсе революция была как раз недоисследована…

– По вполне понятным причинам: в Советском Союзе эта тема была очень неудобной, ведь сразу по приходе к власти большевики фактически запросили перемирия у германского главнокомандующего Восточным фронтом принца Леопольда Баварского, а затем Ленин настоял на подписании унизительного Брестского мира. И хотя это позволило новой власти устоять, широко обсуждать революцию в контексте мировой войны и послевоенной дипломатии советским идеологам было не с руки. Ну и к архивам у историков не было свободного доступа. Когда он появился, то нас буквально захлестнула волна исследований о связях войны и революции.

– Отгремели ли к настоящему моменту идеологические баталии эпохи «холодной войны», когда историки страстно спорили о том, была ли Октябрьская революция неизбежной или же следствием случайного стечения обстоятельств?
– Лет 20 назад казалось, что с этими спорами покончено, поскольку рухнул Советский Союз, а с ним и теоретические претензии марксизма, который объявил победу большевиков неибежным и логическим результатом исторической борьбы классов. Долгое время никто всерьез не воспринимал тезиса, что большевики обладали чем-то вроде легитимного мандата на власть как передовой отряд пролетариата. Однако после глубокого экономического спада 2008-2009 гг. в Европе и Америке, если не в странах бывшего соцлагеря, в некоторой степени возродился интерес к этому тезису. В то же время остаются темы, которые никогда не теряли своей злободневности и по которым до сих пор нет научного консенсуса, например, был ли Ленин агентом немецкого генштаба?
– Еще один «нафталиновый», так сказать, вопрос: чем была победа большевиков, революцией или переворотом?
– И тем, и другим вместе. Тут бы я хотел выступить немного против консенсуса, который сложился после «холодной войны» относительно Февральской революции, а именно, что она-то и была настоящим социальным потрясением, то время как то, что сделали большевики, было обычным переворотом, в котором пострадало меньше людей, чем на съемках фильма Энзенштейна «Октябрь», сделанного спустя 10 лет после революции. Эту гипотезу можно было бы принять, если бы речь шла только о Петрограде, где сопротивление большевикам и впрямь было очень слабым. Но при этом нельзя забывать о кровопролитных боях, которые происходили в те дни в другой столице, в Москве. Так что, мы вправе говорить о перевороте, если под этим понимать отсутствие у Ленина законного мандата на власть, однако всяческие рассуждения, будто октябрьские события не были революцией, поскольку не сопровождались насилием, безосновательны.
– Насколько существенно влияет на оценки событий выбор историками конкретных сроков, с которых начинается и которыми заканчивается их анализ?
– Некоторые начинают повествование с последнего десятилетия 19-го века, другие доводят его до начала 30-х годов следующего столетия. Конечно, выбор временных рамок не случаен, он влияет если не на оценки событий, то точно на объяснение их причин. Я завершаю свой рассказ 22-м годом, который ознаменовался, с одной стороны, очередным мощным ударом по институтам церкви, представлявшим собой последний оплот сопротивления новой власти, и, с другой, подписанием Рапалльского договора между советской Россией и Веймарской республикой, который позволил большевисткому режиму значительно укрепиться финансово. Это был переломный момент; до того большевики, на мой взгляд, не являлись полноценнными хозяевами положения и, несмотря на то, что гражданская война закончилась двумя годами ранее, не могли без оглядки проводить свою амбициозную политику ни внутри страны, ни за ее пределами.
– И последнее: жив ли по сей день старый вопрос о преемственности Ленина и Сталина: мол, был ли Сталин верным учеником Ленина или же он отступил от его завета?
– Да, полагаю, вся эта проблематика вокруг так называемого «завещания» Ленина будет и впредь будоражить воображение историков. Хотя мне лично представляется, что проблема эта в большой степени надуманная. Что бы там Ленин ни думал, как бы ни аттестовал Троцкого, Сталина и прочих соратников, с какой стати мы должны в своих оценках руководствоваться его словами, как будто они обладают какой-то особой легитимностью?
Что, в стране существовал четко прописанный законный порядок передачи власти, который Ленин установил, а Сталин нарушил? – Нет, конечно!
Точку зрения, что Сталин в своих программных установках и своих политических методах был достойным учеником Ленина, а вовсе не отступником, я считаю, как минимум, правдоподобной.
Любителям альтернативной истории также нравится рассуждать о том, насколько курс Бухарина или Троцкого, если бы они возглавили партию, отличался бы от сталинского? Оставим Бухарина, но из того, что мы знаем о Троцком, можно с большой уверенностью сделать вывод, что его экономическая и внешняя политика были бы еще более радикальными!