Почему Максим Горький невзлюбил Нью-Йорк

У меня давно чесались руки написать о визите Максима Горького в Нью-Йорк,  но никак не подворачивался повод. Столетие его приезда – 2006  год – давно миновало, до очередной круглой даты – 125-летия –  еще далеко, но недавно повод нашелся.

“Wall Street Journal” попросила профессора Городского университета Нью-Йорка историка Майка Уоллеса назвать пять самых лучших, по его мнению, книг о Нью-Йорке первых лет ХХ века. Уоллес – соавтор книги об истории Нью-Йорка  со дня основания до 1898 года, которая принесла ему Пулитцеровскую премию, – назвал в числе пяти лучших очерк Максима Горького “Город желтого дьявола”. Мнение Уоллеса было опубликовано в субботне-воскресном номере газеты ( 4-5 ноября),   предшествовавшем столетию большевистского переворота, а Горький  был глашатаем большевиков.  Выбор Уоллеса и круглая дата развязали мне руки для рассказа о пребывании “буревестника революции” в Нью-Йорке.

В мои школьные годы очерк Горького “Город желтого дьявола”  входил в программу обязательного чтения, и его наверняка помнят многие, учившиеся в СССРовских школах.  О программе постсоветской российской школы я ничего не знаю. Вероятно, очерк Горького  в программу не входит. В любом случае  прежде, чем рассказывать об американском визите Горького , есть необходимость напомнить о его небольшом – всего 3402 слова –  сочинении.  Сказать, что  автор пышет ненавистью к Нью-Йорку, значит,  ничего не сказать.

“Над океаном и землею висел туман, густо смешанный с дымом, мелкий дождь лениво падал на темные здания города и мутную воду рейда”.

Это первые слова очерка, и каждому должно быть понятно, что его ждет на берегу.

“На берегу стоят двадцатиэтажные дома, безмолвные и темные «скребницы неба». Квадратные, лишенные желания быть красивыми, тупые, тяжелые здания поднимаются вверх угрюмо и скучно. В каждом доме чувствуется надменная кичливость своею высотой, своим уродством. В окнах нет цветов и не видно детей…”

“Вокруг кипит, как суп на плите, лихорадочная жизнь, бегут, вертятся, исчезают в этом кипении, точно крупинки в бульоне, как щепки в море, маленькие люди. Город ревет и глотает их одного за другим ненасытной пастью…”

“Внизу, под железной сетью «воздушной дороги», в пыли и грязи мостовых, безмолвно возятся дети…”

 “Старик, длинный и худой, с хищным лицом, без шляпы на седой голове, прищурив красные веки больных глаз, осторожно роется в куче мусора…”

“Юноша у фонаря время от времени встряхивает головой, крепко стиснув голодные зубы..”

“В мутном небе, покрытом копотью, гаснет день. Огромные дома становятся еще мрачнее, тяжелее..”

“Все больше и больше вспыхивают желтых огней — целые стены сверкают пламенными словами о пиве, о виски, о мыле, новой бритве, шляпах, сигарах, о театрах..”.

“Со стен домов, с вывесок, из окон ресторанов — льется ослепляющий свет расплавленного Золота…”

“Это скверное волшебство усыпляет их души, оно делает людей гибкими орудиями в руке Желтого Дьявола, рудой, из которой он неустанно плавит Золото, свою плоть и кровь..”.

“Город засыпает в духоте, он ворчит, как огромное животное. Оно слишком много пожрало за день разной пищи, ему жарко, неловко и снятся дурные, тяжелые сны…”

И, наконец, последние слова:

“Уснул и сонно бредит мрачный город Желтого Дьявола”.

Максим Горький и Мария Андреева на пароходе пред отъездом из Америки

Не правда ли, безрадостная картина. В таком городе не только жить не хочется, видеть его не хочется.  Горький приплыл 10 апреля 1906 года, увидел и…

“Я чувствую себя как дома, – сказал  он 11 апреля на приеме, устроенном в его честь. – Я не пробыл здесь и одного часа, но уже почувствовал, что это крупнейший город и Соединенные Штаты – величайшая страна на земле…”

“Леонид, это место, где ты обязательно должен побывать, – пишет Горький в тот же день своему другу. – Это удивительнейшая фантазия из камня, стекла и железа… Все эти Берлины, Парижи и другие “большие” города – пустяки в сравнении с Нью-Йорком. Социализм должен быть сначала реализован здесь – это первое, о чем думаешь, когда видишь поразительные  дома, машины и прочее”.

И все, что видит Горький, приводит его в неописуемый восторг.  “Великолепно! Великолепно! Не уеду до тех пор, пока не узнаю, как удалось  соорудить  такую махину!” – рукоплещет он построенному годом ранее  небоскребу, в котором разместилась штаб-квартира  газеты “New York Times”,

“Это как мой родной Нижний Новгород,  и это Волга.  Я, в самом деле, здесь как дома!” – восхищается Голький 12 апреля, глядя на Нью-Йорк и реку Гудзон из окна шикарного трехкомнатного номера роскошного отеля “Belleclaire”,   построенного тремя годами ранее для богатых гостей на углу 77-й стрит и Бродвея. Здесь он  стоит и сегодня..

Согласитесь, трудно поверить, что это говорил человек, написавший  “Город желтого дьявола”.  Будто бы писал кто-то совершенно другой.

Но почему восторг сменился отвращением, полным отрицанием, безграничным неприятием?  Что-то должно ведь  было случиться, чтобы злоба застлала глаза.  И что-то действительно случилось…

Итак, 10 апреля 1906 года  Максим Горький, уже знаменитый в Америке писатель, и бывшая вместе с ним знаменитая актриса Мария Андреева сошли  с трапа океанского лайнера “Кайзер Вильгельм деп Гроссе” на американскую землю – в Манхэттене. Среди встречавших его людей был преуспевающий застройщик миллионер Гэйлорд Уилшир . Он издавал в Лос-Анджелесе журнал социалистов  “The Challenge”, редактировал журнал социалистов “Syndicalist” и несколько раз баллотировался на всевозможные посты как кандидат Социалистической партии,  Сегодня Уилшир забыт, но память о нем хранит названный его именем бульвар в Лос-Анджелесе. Именно Уилшир финансировал приезд “буревестника”, был, как сказали бы сегодня, его спонсором. Он снял для гостя и мадам Горький  (под таким именем была записана Андреева) номер в роскошном отеле на девятом этаже. И Уилшир разрекламировал визит Горького по-американски: писателя ждали как в кругах литераторов, так и в кругах социалистов.

Приехал же Горький в Америку не по литертурным делам. Приехал он  за… желтым дьяволом – долларами.  Главной – и едва ли не единственной – целью его визита был сбор денег в кассу большевиков.  Поездку  Горького одобрил лично Ленин. Гость надеялся на миллионы. Уилшир не сомневался, что он уедет из Америки с миллионами..

11 апреля в честь Горького был устроен прием, организованный Иваном Народны – американским представителем организации “Русские военные революционеры”. Он выступал первым. Затем гостя приветствовал Марк Твен. Главным же оратором был писатель-социалист Роберт Хантер. Хантер зачитал декларацию об организации всеамериканского движения в поддержку свободной России – сбора денег, чтобы  вооружить русских революционеров. Движение возглавил комитет, в который вошел, в частности, и Марк Твен. На вопрос журналистов,  почему Америка должна помогать русскому народу в  революционном движении, Марк Твен ответил: “Когда у нашей Революции были родовые муки, мы приняли помощь Франции,  и мы всегда благодарны ей. Теперь наш черед платить, оказать помощь  угнетенному народу в его борьбе за свободу. Мы должны либо сделать это, либо признать, что наша благодарность Франции – всего лишь красивые слова…”

Днем 12  апреля Горький и Андреева совершали экскурсии по городу, а вечером социалисты устроили в честь писателя прием в ресторане “Aldine”.  Горького всюду сопровождали репортеры. Леваки всех мастей – социалисты, анархисты, нигилисты – ходили  за ним табунами, приветствовали, пожимали руки, подсовывали какие-то воззвания с просьбой подписать, и он с удовольствием выполнял просьбы… Нью-Йорк расстилался перед ним.

А 14 апреля грянула буря.

Газета “New York World” оповестила читателей, что (цитирую) “так называемая мадам Горький вовсе не мадам Горький, а русская актриса Андреева, с которой он живет несколько лет после того, как расстался с женой”.  Газета напечатала фотографию Горького с женой и их двумя детьми, а также фотографию Андреевой.  Эта информация привела в ярость менеджера отеля “Belleclaire” Милтона Робли. Когда Уилшир снимал номер для гостей из России, он записал их как мужа и жену.

Фотоколлаж в газете “New York World”: вверху – Максим Горький с женой и их детьми; справа – Мария Андреева, слева – Максим Горький

“Мой отель – семейный отель!”  – сказал журналистам Робли, объясняя, почему здесь не место Горькому и его спутнице.

Репортеры атаковали  вопросами Робли в то время, когда Горький и Андреева совершали очередную поездку по Нью-Йорку, не ведая, что их ждет. Уилшир решил опередить события. Он поднялся на 9-й этаж, и ждал, когда его гости вернутся…. “Грязный скандал”,  – такой была первая реакция Горького…

В вестибюле отеля собрались репортеры, уже знавшие, что русских гостей выселяют.  “Публикация такого пасквиля – это позор американской прессы, – заявил Горький. – Я поражен, что в стране, известной своей любовью к справедливости и почтению к женщинам,  могла появиться такая клевета… ”

Cкончавшаяся в сентябре нынешнего года канадская журналистка Това Йелдин  писала в опубликованной в 1999 году книге “Максим Горький: политичская биография”, что выселенные из отеля “оказались в середине ночи на улице с вещами, разбросанными на тротуаре под дождем”.  На самом деле ничего подобного не случилось.  Уилшир продолжал о них заботиться.  Сначала он предложил Горькому и Андреевой свой дом  на западе 93-й стрит. Они отказались,  и из отеля “Belleclaire” переехали в отель”Lafayette-Brevort” на углу Пятой авеню и 8-й стрит, но и здесь не задержались, уехали по собственной инициативе и расположились в просторной квартире неподалеку от этого отеля – в доме 12 по Пятой авеню.

Марк Твен  отказался комментировать случившееся…  Писатель-социалист Лерой Скотт, апплодировавший Горькому 11 апреля на приеме в честь гостя, сказал журналистам: “Я чувствую себя плохо, чтобы говорить на эту тему”… Роберт Хантер попросил, чтобы ему не задавали никаких вопросов… Гэйлорд Уилшир был немногословен: “Тот факт, что не было официального бракосочетания, не может затмить репутацию (Горького) как писателя или революционера”, – процитироала Уилшира “New York Times”  15 апреля.

Большинство тех, кто встрчал Горького на-ура, постарались как можно скорее забыть о нем. Но отношение к Горькому изменилось не только из-за брачных и внебрачных дел. Подписывая не глядя все, что подсовывали доброжелатели,  он подписал воззвание в защиту двух профсоюзников, обвиняемых в убийсте бывшего губернатора Айовы  Фрэнка Стюненберга. Газеты опубликовали подписанное Горьким приветствие “братьям-социалистам”, и это приветствие – в совокупности с “двоеженством” –  практически гарантировало провал миссии с целью сбора денег в фонд большевистской партии. Вместо запланированных миллионов  удалось собрать жалкие 10 тысяч.

Но скандалы скандалами, а Горький не торопился уезжать из Америки. Он и Андреева отплыли из Нью-Йорка в Европу только  через шесть месяцев. Все это время об их житье-бытье беспокоились богатые социалисты, и о них не забывала левая молодежь.  Молодые люди  ломились на встречи с Горьким и Андреевой в Нью-Йорке, Бостоне, Филадельфии.  Восторженную встречу устроили Андреевой в женском Бернард-колледже.  В июне Горького и Андрееву  пригласила в свое имение на севере штата Нью-Йорк в горах Адирондака Престония Мартин, американка с русскими корнями. Здесь гости из России были освобождены ото всяких забот.

Любопытна реакция Андреевой на внимание и помощь со стороны социалистов: “Слово ‘социалист’ перестало быть в Америке патентом на порядочность. Здесь процветает такой социализм, который у нас в России показался бы просто жульничством”, – писала она в Россию… Говорила ли это Андреева госпоже Мартин и ее мужу?

… Конец американским “мучениям”  Горького и Андреевой пришел 13 октября. В этот день они отплыли  из Нью-Йорка в Европу.