От Плеймгейта до Рашагейта

Велик и могуч английский язык. Его словарь пополняется постоянно. Cтоило разразиться в начале 70-х годов уотергейтскому скандалу, как один за другим стали рождаться слова с суффиксом гейт (gate) – о скандалах в политике, журналистике, спорте, искусстве, науке…

Решив выяснить, сколько “гейтов” произошло со времен Уотергейта, я обратился к свободной энциклопедии Википедия, начал считать и сбился со счета. Только политических я насчитал 199. Вскоре после победы Дональда Трампа на выборах политические пополнились Рашагейтом.

С первых чисел января 2017 года мы слышим о Рашагейте ежедневно, и о нем не грех поговорить в эти майские дни – в преддверии первой годовщины назначения заместителем министра юстиции Родом Розенстайном бывшего директора ФБР Роберта Мюллера специальным прокурором для расследования Рашагейт.

Розенстайн наказал Мюллеру заняться расследованием (цитирую) “какой-либо связи и/или координации между правительством России и людьми, связанными с избирательной кампанией президента Дональда Трампа, а также любых вопросов, которые возникли или могут возникнуть непосредственно в ходе расследования”.

17 мая исполняется год со дня назначения Мюллера специальным прокурором. Расскажет ли он стране в этот день о результатах проделанной в течение года работы? Если сам не расскажет, то наверняка это сделают за него многочисленные СМИ. Не берусь судить, насколько объективны будут журналисты в оценке деятельности Мюллера, но всем им предстоит признать один непреложный факт: специальный прокурор не обнаружил “какой-либо связи и/или координации между правительством России и людьми, связанными с избирательной кампанией президента Дональда Трампа”.

Специальный прокурор не обнаружил связи – “сговора” – по одной причине: невозможно обнаружить то, чего не существовало. Мюллер не мог не прийти к такому выводу, и ему следовало бы, наверное, объявить об этом во всеуслышание и после этого – прошу прощения за сленг – закрыть лавочку. Но поскольку заместитель министра юстиции Розенстайн разрешил ему расследовать “любые вопросы, которые возникли или могут возникнуть”, он не поставит точку в своей деятельности и продолжит работу. Да ведь он неограничен не только временем, но и деньгами. Можно только гадать, во сколько миллионов уже обошлась налогоплательщикам работа Мюллера и его команды. Согласно последним – декабрьским! – сведениям, за первые полгода работы было потрачено 7,2 млн долларов. Значит, в годовщину около 15 миллионов? Учтем, однако, что сведения о шестимесячных расходах были неофициальными…

В течение следующих нескольких месяцев Мюллер, возможно, объявит, что сговора между Трампом и Россией не существовало, но наверняка продолжит расследование. Он не прекратит расследование в преддверии промежуточных выборов в Конгресс, ибо поставить точку, значит, посеять семена сомнений в головах миллионов одураченных избирателей, все еще уверенных, что Трамп в чем-то виноват. Если не в сговоре с Россией, то уж наверняка в каких-то финансовых махинациях еще до избрания президентом. Предвидя, что Мюллер может прекратить расследование “сговора”, Национальный комитет Демократической партии обратился 20 апреля с иском в федеральный суд, обвинив избирательную кампанию Трампа и правительство России. Демократы не сомневаются: иск поможет одержать победу над республиканцами на предстоящих в ноябре выборах в Конгресс. У Мюллера нет намерения разочаровывать миллионы участников “сопротивления” (resistance) политике Трампа. Расследование продолжается…

В былые времена расследования, которыми занимались специальные прокуроры, не носили политического характера. Все изменил уотергейтский скандал. Со времени Уотергейта расследования связаны, как правило, с политикой. В 1988 году Верховный суд обсуждал вопрос, не нарушает ли назначение специального прокурора предусмотренный Конституцией баланс между двумя ветвями власти – исполнительной и законодательной. Семью голосами против одного высшие судьи решили: Конституция не нарушается. Несогласие с мнением большинства высказал Антонин Скалиа: “Ничто не может быть столь политически эффективно, как возможность обвинить своего противники и его союзников не просто в ошибках, простодушии, неумении, но, что вполне возможно, и в мошенничестве. И ничто не позволяет столь эффективно оправдывать обоснованность таких обвинений, как расследование, затеянное по инициативе министерства юстиции (т.е. независимым прокурором)…”

Оказавшийся в меньшинстве Скалиа был совершенно прав. За прошедшие со времени решения Верховного суда три десятилетия мы не раз убеждались в этом. Ярчайший пример политизации расследования, которым занимался специальный прокурор, являет собой Племгейт, названный так по имени Валери Плейм.

Об этом “гейте” нам напомнило вынесенное президентом Трампом недавно – 13 апреля – решение о помиловании Скутера Либби, признанного виновным в Плеймгейте. Его признали виновным в том, что не имело ровным счетом абсолютно никакого отношения к тому, ради чего было затеяно расследование.

Поводом к расследованию послужила опубликованная 14 июля 2003 года в Washington Post статья Роберта Новака, в которой упоминалось имя Валери Плейм как сотрудницы Центрального разведывательного управления. Тем самым Новак будто бы нарушил принятый в 1982 году Закон о защите идентификации агентов разведки (Intelligence Identities Protection Act). “Будто бы” – потому что госпожа Плейм была служащим среднего управленческого звена аппарата ЦРУ, не работала во вражеском стане и не подвергала изо дня в день свою жизнь опасности. Но летом 2003 года американские СМИ уже погрязли в антибушевской кампании, развернутой противниками войны в Ираке, хотя годом ранее они едва ли не единодушно поддерживали войну. Политики-демократы, голосовавшие за войну, стали ее противниками и защищали каждого, кто выступал против. Одним из противников войны оказался Джозеф Уилсон – муж Валери Плейм.

За восемь дней до публикации статьи Новака – 6 июля 2003 года – New York Times напечатала статью Уилсона “Чего я не обнаружил в Африке”. В Западную Африку – в Нигер – Уилсон ездил годом ранее по заданию ЦРУ. Его жена убедила начальство отправить туда мужа, чтобы он добыл доказательства попыток диктатора Ирака Саддама Хусейна купить в Нигере алюминий, необходимый для центрифуг в ядерных реакторах. Белый дом утверждал, что у Хусейна такое намерение было; с этим многие открыто – в СМИ – не соглашались. Джозеф Уилсон, в прошлом работавший в африканских странах сотрудник Государственного департамента, взялся за расследование и, вернувшись из Нигера, доложил о результатах поездки.

Отчет Уилсона не предназначался, разумеется, для оглашения, и мы можем только гадать, о чем он поведал руководству ЦРУ. И, будучи командированным в Нигер, Уилсон не имел, конечно, права публично рассказывать о поездке. Его статья в New York Times вызвала негодование и в Белом доме, и в Госдепартаменте, и в ЦРУ, но была принята на ура каждым, кто выступал против иракской политики президента Буша. И когда через шесть дней в Washington Post появилась статья Новака, в которой говорилось, что миссия Уилсона в Нигер была организована госпожой Плейм, Уилсон тут же объявил, что, разглашая, где работает его жена, администрация Буша мстит ему за публичную критику президента и за поведанную миру правду.

Началась кампания с требованием найти и наказать того, кто сообщил Новаку о месте работы Плейм. Антибушевские силы требовали назначить специального прокурора. Оказавшись под давлением демократов в Конгрессе и либеральных СМИ, министр юстиции Джон Эшкрофт поручил своему заместителю Джеймсу Коми подыскать кандидата в специальные прокуроры. Коми раздумывал недолго и назначил своего друга Патрика Фитцджеральда расследовать, кто “слил” журналисту Новаку сведения о Валери Плейм.

Сегодня доподлинно – безо всяких “если” и “но” – известно, что, едва приступив к расследованию, Фитцджеральд знал, что о месте работы госпожи Плейм Новаку поведал высокопоставленный чиновник Государственного департамента Ричард Армитидж. Фитцджеральд мог – и был обязан – тут же прекратить расследование, объявить, кто разгласил Новаку сведения о Плейм, и привлечь виновного к суду. Но он решил продолжать расследование, и легко догадаться, – почему.

Каждый, кто требовал “найти и наказать”, предвкушал, что наказан будет не чиновник, о котором мало кто знает, а солидная политическая фигура. Антибушевцы уповали на то, что это будет вице-президент Дик Чейни – самый ненавистный ими в администрации, инициатор, по их мнению, внешней политики и “ястреб” в военной политике. Но Фитцджеральду не удалось раздобывать ничего, что позволило бы предъявить какие-либо обвинения вице-президенту. Он сумел, однако, найти зацепки, чтобы предъявить обвинения Скуттеру Либби – заведующему канцелярией вице-президента. Специальный прокурор не мог, конечно, предъявить Либби обвинение в разглашении места работы госпожи Плейм. Не мог, поскольку не Либби рассказал Новаку об этом, и Фитцджеральд – повторю еще раз – знал, во-первых, что это сделал не Либби, и, во-вторых, знал, кто сделал. Либби были предъявлены обвинения в препятствии правосудию, в даче ложных показаний под присягой и в неправдивых заявлениях.

В самом деле, отвечая на вопросы следователей о своих встречах с журналистами, Либби позволял себе неточности, бывало отказывался отвечать, случалось что-то и присочинял. Но все это не имело ровным счетом никакого отношения к тому, ради чего затевалось расследование – к разоблачению негодника, сообщившего журналисту Новаку информацию о месте работы Валери Плейм. Ни одному журналисту, с которым беседовал Либби, он не говорил чего-либо о госпоже Плейм. Да он и понятия не имел о ее работе в ЦРУ, но был главным помощником вице-президента Чейни, и этого оказалось достаточно, чтобы Фитцджеральд предъявил ему обвинения.

Выступая перед присяжными, которым предстояло решить, виновен ли Либби, Фитцджеральд позволил себе откровенную ложь. Рассекречивание Плейм, говорил специальный прокурор, могло привести к смерти работавших за границей агентов ЦРУ.

Присяжные клюнули на эту ложь, и 6 марта 2007 года жюри признало Либби виновным по четырем из пяти предъявленных ему обвинений. 5 июня 2007-го он был приговорен к 30-ти месяцам тюрьмы, штрафу 250 тысяч долларов, поражению в правах, запрещению заниматься юридической практикой. У президента Буша хватило смелости смягчить приговор – он отменил тюремное наказание, но остальные пункты приговора оставил в силе, не желая, видимо, раздражать противников своей администрации. Спустя 11 лет президент Трамп полностью отменил приговор, вызвав – что и следовало ожидать – протест антитрамповского сопротивления. Среди протестовавших был и бывший директор ФБР Джеймс Коми – тот самый, кто будучи заместителем министра юстиции, поручил своему другу Фитцджеральду расследовать Плеймгейт.

Антибушевская атмосфера, породившая Плеймгейт, ничто по сравнению с антитрамповской атмосферой. Рашагейт начался едва ли не на следующий день после победы Трампа на выборах. Руководители силовых структур – назначенцы Барака Обамы и все, как один, союзники поверженной Хиллари Клинтон – находились в шоке. В их распоряжении было антитрамповское досье, подготовленное на деньги Национального комитета Демпартии и избирательной команды госпожи Клинтон, и они решили начать расследование. В числе инициаторов Рашагейта были директор ФБР Коми, директор ЦРУ Джон Бреннан, директор Национальной разведки Джеймс Клеппер, министр юстиции Лоретта Линч. 20 января 2017 года – в день инаугурации Трампа – расследование уже шло полным ходом. Дело оставалось за назначением специального прокурора. И 17 мая он был назначен. К этому дню расследованием Рашагейта уже занимались два комитета Палаты представителей и один комитет Сената.

На минувшей неделе – 27 апреля – комитет Палаты представителей по разведке завершил расследование, не обнаружив – что неудивительно – никаких фактов о сговоре Трампа с Россией. Бывший директор ЦРУ Бреннан тут же объявил, что сговор существовал и поэтому специальный прокурор продолжит работу. Конечно, продолжит. Как минимум – до промежуточных выборов. Не исключено, что и после. В расставленные Мюллером сети уже попали несколько человек, работавших в избирательной команде Трампа и он уже предъявил обвинения полутора десяткам работников российской “фабрике троллей”, которые “вмешивались в выборы”. Может быть, зацепит кого-то еще.

Политические “гейты” не обходятся, как правило, без жертв. Жертвой Плеймгейта стал Скутер Либби, не имевший никакого отношения к рассекречиванию Валери Плейм. Жертвой Рашагейта станет не президент Трамп – главная мишень специального прокурора, а кто-то другой. Тем самым Роберт Мюллер докажет, что не зря транжирил миллионы из государственной казны.