И всяческая нагота…

В филиале Бройер Метрополитен-музея открылась выставка, которую на русском новоязе можно назвать «провокативной»: «Одержимость: обнаженные Климта, Шиле и Пикассо из коллекции Скофилда Тайера» (Obsession: Nudes by Klimt, Shiele and Picasso from the Scofield Thayer Collection). Она памятная – совпала со столетними годовщинами смерти Климта и Шиле. Экспозиция небольшая – пятьдесят живописных полотен, акварелей и гравюр, но для консерваторов – смерть: на всех, за очень небольшим исключением, изображены люди без покровов одежды. И это далеко не полная расхристанная правда: они не просто позиционируют себя голыми – они действуют…

А началось все почти век назад. Отпрыск богатейшего семейства, эстет, поэт и гуляка Скофилд Тайер (1889-1982) был совладельцем и редактором американского литературного журнала «Циферблат» с 1919 по 1921 годы. В этом аванградном издании он печатал Элиота и Эзру Паунда, Томаса Манна и Марселя Пруста – кроме того,  давал читателям возможность любоваться репродукциями художников-модернистов. Был он также неистовым коллекционером живописи – за два года собрал более шестисот работ, в основном рисунков. Но лучше бы у него было чуть меньше денег и чуть больше умиротворения…

Человек психоэмоционально неустойчивый, в 1921-м году Тайер отправился в Вену, чтобы поправить душевное здоровье у Зигмунда Фрейда. Пока шло врачевание, богач-невротик не оставлял стараний – коллекционировал: именно в венский период в его собрание попали картины Климта и Шиле, американским соотечественникам в ту пору неизвестные.  Первая выставка экспонатов, принадлежавших Тайеру, состоялась в нью-йоркской галерее Монтросс в 1924-м году: до открытия Музея современного искусства оставалось пять лет – но у части публики вкусы к нетрадиционному уже сформировались, потому успех был буквально сокрушительным! А вот в музее искусств массачуссетского Ворчестера – родного городка Тайера, куда приехал тот же вернисаж, местные ханжи поджимали губки, посетители уходили из залов в негодующем молчании…  Взбешенный Тайер тут же составил завещание, согласно которому его коллекция переходила во владение Метрополитен-музея. В конце двадцатых годов прошлого века душевнобольной коллекционер исчез со сцены светской жизни: он прожил долгий век в одиночестве, деля его между Массачуссетсом и Флоридой, окруженный ухаживающим персоналом.

Густав Климт, основоположник австрийского модернизма, посвятил большинство своих живописных работ женщинам: сам он никогда не был женат, но количество его романов могло бы впечатлить любого сердцееда. Однако если хрестоматийнык ныне «Поцелуй» или «Портрет Адели Блох-Бауэр» подразумевали эротику без порнографии, то опыты изображения обнаженной натуры для росписи потолка Венского университета (заказ был начат в 1900-м году, на его выполнение ушло семь лет) свидетельствовал о разрыве со всеми и всяческими канонами: дамы-натурщицы Климта  отнюдь не были трепетными Евами и пеннорожденными Афродитами. Логика творчества установилась жесткая, чуждая мифологизации: тела могли быть одутловатыми, ожирелыми – или, наоборот, иссохшими, изможденными, но и в первом, и во втором случаях – никакого обожествления! Это и купило Тайера – и он купил работы.

В сегодняшнем собрании присутствуют откровенно лесбийские сюжеты и сцены совершенно отвязного – гм… – самоудовлетворения женщин.  После первой же выставки в Вене поклонники академической живописи немедленно объявили  Климта вырожденцем, а его художества – богохульством. (К слову сказать, художник не особенно рвался в бой за свои пристрастия: шокирующие изображения мастурбирующих дам редко выносились за порог его мастерской, Климт скромно классифицировал их как страницы дневника жизни и не пытался продать…)

1984.433.199

Вот она – порнография Климта в цвету!  «Обнаженная с вытянутой левой рукой» (1903), бумага, карандаш: женщина лежит на спине – как плывет по водной глади. «Водяные змеи» (1905), условно названнные также «Женщины – друзья» – чудо орнаментальной декоративности: язык живосписи так внятен, так живы и чисты струящиеся линии, что мое собственное неприятие однополого сумасшествия отступает на второй план – как не вполне соответствующее музейному созерцанию.  Пусть, хоть временно,  коллективное идиотствующее человеческое оставит чистую эстетику в покое… «Любовники» (1914) – одна из четырех графических работ на тему соития, которое Климта откровенно занимало – и само изображение было самым что ни на есть откровенным: секс – это собственно секс, не намек.

А ведь на репродукции портрета Эгона Шиле (1890-1918) Климт с монашеской лысинкой, в широком голубом халате выглядит таким милым домашним дедушкой… Вот и разберись тут.

Протеже и поклонник Климта, основоположник австрийского экспрессионизма Эгон Шиле был исключительно плодовит:

shile

жизнь его оборвалась очень рано, но наследие осталось огромное – триста картин и несколько тысяч работ на бумаге. Он рисовал с истовостью одержимого – везде: в студии, в трамвае, в домах друзей и на лоне природы. Мания? Практически наверняка. Но не она ли зачастую является движущей силой творчества…

Вот центральное полотно экспозиции – «Автопортрет»: это он, Шиле – он же Христос с неестественно вывернутым плечом и злобным взглядом волчонка, которому мерещится, что весь мир его ненавидит и ловит. Мир и впрямь расставлял ему силки: вначале отец, железнодорожный служащий, изничтожил альбом эскизов своего сына – единственного  из четверых выживших наследников. Затем, когда батюшка благополучно скончался от сифилиса, дядя по матери взялся за воспитание будущей знаменитости, нимало ни в какую славу племянника не веря.  А она пришла.

Шиле видел в Климте учителя, подражал его манере, пытался воспроизводить те же текучие эфемерные линии. Но потом линии его собственные, незаемные, сделались будто бы намеренно искривленными, изломанными, словно иллюстрировали вывихи больной психики. О господи, опять плата за божий дар…

Обнаженные натурщицы стали куда более эротичными и провоцирующими, чем у ментора.  Само по себе это не было бы катастрофой – но… К Шиле, жившему с любовницей на юге Австрии, частенько наведывались местные подростки, с которыми он, сам еще очень молодой, чувствовал себя на равных. Мальчики, девочки… А дальше – дальше начались вещи непозволительные: в качестве натурщиц стали фигурировать малолетки. В апреле 1912-го года художника арестовали за похищение четырнадцатилетней. Насилие доказано не было, но при обыске нашлись работы откровенно эротического характера. Шиле отделался небольшим тюремным сроком за оскорбление общественного целомудрия, рисунок особо, по августейшему мнению,  скабрезный судья сжег на свечке. Аутодафе оказалось тяжелым ударом – но не тяжелее, чем последующая служба в армии во время Первой мировой войны, и не трагичней, чем смерть беременной жены во время пандемии испанки. Это была всего лишь разновидность гриппа – но свирепствовала она подобно чуме. Эгон пережил свою Эдит на три дня, все три рисовал беспрестанно – пока сознание не померкло.

Зачем я буду подсказывать – взгляните на его обнаженных сами…

Из троих представленных художников только Пикассо был известен в Америке до выставки Тайера в 1924-м году – и единственный к тому времени оставался жив. Тайер и Пикассо отобедали вместе летом 1923-го, потом собиратель попал в студию творца и немедленно приобрел акварели, карандашные рисунки, гравюры. На четырнадцати из них – обнаженные натурщицы: все представлены на нынешней выставке.

«Эротическая сцена» (начата в 1902-м году) воскрешает воспоминание о борделе в Барселоне, где не очень юная и достаточно опытная и жрица любви оказала платную услугу, преподав  мальчугану Пабло необходимый урок жизни.

Маленькая деревушка Госоль на севере Каталонии стала для Пикассо местом плодотворного летнего отдыха в 1906-м году – и временем перехода от знакового розового периода к доминирующим желто-коричневым и серым тонам. «Обнаженная на коленях», написанная вскоре после отъезда из деревни, знаменует некоторое телесное утяжеление в сравнении с, например, «Водопоем», написанным годом раньше: там высокая тоненькая фигура мальчика навевает мысли о классической живописи. О степени эротизма на картинах Пикассо идут споры – что до Тайера, то он сильно не любил кубизм – может, за то, что жуткая геометрия пресекала внятный ответ на вопрос, сексуально ли то или иное изображение…

Разумеется, со временем стандарты дозволенного меняются – но иные произведения этих троих до их пор производят эффект легкого шока. И надо было видеть, как настороженно, исподлобья поглядывали на всю эту беззастенчивую прессу, целомудренные музейные служащие в униформе. Смотреть на вывешенные экспонаты они слишком явно избегали – что при этом думали о нас, раскованных,  и уж тем более о самих художниках-извращенцах, не рискую даже предполагать… Но – хранили вежливую корректность (а советская тетя Дуся наверняка бы возопила: «От бяс-совестныя!»)

Поскольку классики заставили нас зазубрить нечто про свободу как осознанную необходимость, будем считать: момент настал! Полагаю, каждый из читателей способен решить самостоятельно, какую степень художественной раскованности готов воспринять. За прилагательное «художественная» в данном контексте – ручаюсь.