О моих Рождественских стихах

Борис Херсонский

Никогда не забуду, как одиннадцатилетним мальчиком я сидел у лампового приемника “Балтика” и, сквозь треск глушилки, слушал рождественскую передачу ВВС. Читали “Звезду Рождества” Пастернака. Я был поражен красотой этого стихотворения и немедленно начал искать его в трех старых томиках Пастернака, стоявших у нас на полке с явным намерением выучить его наизусть. Собственно, что значит “выучить”? Для меня в то время выучить и прочитать стихотворение было почти одно и то же…

По понятным причинам этого стихотворения я не нашел. Откуда мне, мальчишке, было знать что это стихотворение – из запретного романа “Доктор Живаго”, о самом существовании которого я ничего не знал. А если бы и знал, что бы я смог понять в те годы?

В памяти оставались строки, которые я запомнил с первого раза. И довольно часто я повторял их про себя. А когда (лет через деcять) мне все же попали в руки копии романа Пастернака (собственно, они были изготовлены в лаборатории Шурика Чернова, нашего приятеля тех лет), я первым делом нашел стихотворение о Звезде Рождества и прочитал (а значит – выучил) его. А потом уже взялся за роман…

Приблизительно тогда же я купил ГДРовскую пластинку – фирма называлась “Eterna” – хор мальчиков кирхи св. Фомы исполнял рождественские песни. Я уже знал, что в свое время кантором св. Фомы был Иоганн Себастьян Бах. и эта, редкая в то время пластинка, была для меня вдвойне сакральной.

Тогда же я и написал первое в моей жизни рождественское стихотворение, которое помню – а лучше бы забыть. Как практически все, что писал я в те годы…

Я еще не принял крещения тогда, но, что называется, ходил “вокруг да около” Церкви. Ходил еще несколько лет, прежде чем сделал решающий шаг.

Еще несколько раз я пытался написать стихи на тему Рождества, но эти стихи были не лучше первого.
От того периода остались разве что несколько стихотворных переложений Псалмов Давида, да и то – со многими оговорками.

Первое серьезное Рождественское стихотворение я написал в 38 лет. И с тех пор пишу их может быть слишком часто, не только в день Рождества, но и в другие дни. В большинстве случаев стихи эти просто “выдыхаются”. Эта легкость не смущает меня – “каждый пишет, как он дышит”, в конце концов.

С этим первым серьезным стихотворением связана забавная история,

Вот оно:

*
Мария и Иосиф лишь в пяти-
шести минутах пешего пути
от городской черты. Уже погасли
в гостинице огни. Наверняка
не сыщется угла. Вертеп и ясли
пусты и не видны издалека.

Заставу миновали. Часовых
нет на посту, а может, нет в живых.
Повстанцы ночью перепись проводят
легионеров. При дороге шлем
поблескивает. Друг за другом входят
Мария и Иосиф в Вифлеем.

Ночь копит и сгущает синеву
для вспышки света. Это к Рождеству —
подарок первый. Ангельское пенье —
второй. На небе Господу — хвала,
мир — на земле, в сердцах — благоволенье…
Но в день расплаты все сгорит дотла.

А впрочем, что гадать о судном дне?
Царь Ирод размышляет о жене,
не о младенцах. Мысли, впрочем, те же:
когда и как. Бесспорно, лучше яд.
Он засыпает, всхрапывая реже,
и видит сон, как ангелы парят

над горною тропою, и стада,
и пастухов, неведомо куда
идущих, и Младенца на коленях
у Матери. Поодаль — трех царей
склонившихся. И три ларца в каменьях.
И двери в рай. И стражу у дверей.

Надо сказать, что в те времена печатался весьма редко. Ну, раз в 15 лет. И пришла же мне в голову мысль, что нужно это стихотворение печатать! Глупо, конечно. Но пошел я к своему приятелю, работавшему в газете “Вечерняя Одесса”. Приятель прочел текст и сказал “Мощно!” Он любил такие определения – “мощно”, “крикливо”.

В психологии есть такое понятие – двойное послание. Это, в частности, когда мимика не соответствует произносимому тексту. Лицо приятеля ясно говорило: “Отстань!”. Но я не унимался. “А напечатаешь?”. Тут лицо приятеля приобрело откровенно брезгливое выражение. “Конечно, нет!” – ответил он. – “Ты что, сам не понимаешь?”.

На нет и суда нет. Начал я спускаться по лестнице. А этажом ниже располагалась редакция иной газеты с красивым названием “Знамя коммунизма”. Заведовал там отделом культуры мой знакомый Паша Ш. Как раз он-то и шел мне навстречу. Ну, не то, чтобы мне, а так, шел. При взгляде на Ш. вспоминались слова Иешуа из “Мастера и Маргариты” – “истина прежде всего в том, что у тебя болит голова и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти”. Причина головной боли также была ясно написана на лице Паши. Увидев меня, он несколько оживился: “Боря, а у тебя нет ничего ну… религиозного. Тут, понимаешь, Рождество, нужно откликнуться”. Я протянул Паше листок. “Класс!” – сказал он. – Ты меня просто выручил. А у тебя больше ничего нет, ну… религиозного? Чтобы стих в одиночку не печатать?”
У меня, конечно, было. Но не с собой. Пришлось навестить Пашу еще раз…

Так и получилось, что первая моя газетная подборка на религиозную тему появилась в газете “Знамя коммунизма” в канун Рождества 1988го года. Было в подборке также и переложение 13го псалма: “Сказал безумец – Господа нет. Нет Бога – сказал подлец. Они преступают любой запрет. Они развратились вконец”.

Мне довольно трудно датировать мои рождественские стихи, в особенности те, которые написаны до 2006 года. В то время я не вел архива и писал, что называется, «в стол», а то и просто не записывал сложившиеся стихи. Позднее я частично их восстановил – по памяти. По крайней мере, в полу-самиздатовской книжке 1998 года “POST PRINTUM” подборка таких стихов уже была, а первая Рождественская тетрадь сложилась до 2005 года. В ней было десять стихотворений, перебиваемых фрагментами перевода негритянского спиричуэл-«считалки». Эти фрагменты и сейчас структурируют разросшийся цикл стихов, вернее, небольшую книжку, которую я подготовил для публикации.
С 2006 года я начал выкладывать стихи в Живом (тогда еще – живом) Журнале и с той поры можно ориентировочно ставить даты, ориентировочно, ибо далеко, ох, далеко не всегда дата написания совпадает с датой интернет-публикации. В конце концов я решил не датировать отдельные стихи. Достаточно того, что они написаны в промежутке между 1988 и 2016 годом, едва ли не в течение тридцати лет! И мне кажется, что стиль именно этих стихов практически не изменился за прошедшие десятилетия.
*
Невозможно не сказать, что в каком-то смысле, я пытаюсь продолжать традицию своего любимого поэта Иосифа Бродского, как известно, писавшего Рождественские стихотворения в день католического рождества почти каждый год. Меня достаточно часть упрекали в подражательности, в заимствовании «бродской» интонации. С одной стороны, я никогда не отрицал генетической связи своей поэтики с поэтикой Бродского, и даже опубликовал эссе с провокативным названием «Не быть, как Бродский». И – в какой-то мере – у меня после смерти Иосифа Александровича крепла мысль, что традиция не должна прекратиться.
Но сам я вижу у себя скорее следование традиции рождественского стихотворения Пастернака, когда-то так поразившего меня. Я знаю, что и до Пастернака, и до Бродского Рождественские стихи писали Фет, Набоков, да кто не писал и не пишут сейчас Рождественских стихов!
Всегда говорю – а сколько картин и икон написано, но ведь продолжают художники рисовать и писать картины на библейские сюжеты. И в этом продолжении, в этих неизбежных повторах и есть суть жизни и Праздника, повторяются же вдох и выдох, биение сердца, восход и закат, рождение и смерть…