Чуйка и «пикуах нефеш»

Юрий Фридман-Сарид

Пикуах нефеш (ивр. ‏פיקוח נפש‏‎‎‎, «спасение души») — принцип иудаизма, разрешающий (и предписывающий) нарушать любые (кроме трех) запрещающие заповеди Торы, если это необходимо для спасения человеческой жизни. Ибо жизнь человека – превыше всего.

Это было во второй половине 90-х, здесь в Израиле. Димка, сын моей близкой подруги, которого я, можно сказать, воспитывал с детства, – влетел на бабки. И влетел по-крупному.
Он приехал в Израиль в возрасте двадцати с небольшим, быстро, как все молодые, выучил иврит и, осмотревшись, начал заниматься бизнесом. С Россией, естественно, – чуть ли не каждый второй репатриант (кроме меня, конечно) пытался делать дела с покинутой родиной. Сначала у Димки пошло, он поднялся на бабки – потом его развели и кинули. Обычная по тем временам история, да и не только по тем. Отправленную им партию товара, купленную на взятые в долг деньги, – не оплатили и оплачивать не собирались. Российские партнеры растворились в бескрайних просторах доисторической. Классика. Деньги на эту партию он наодалживал у всех, у кого только мог, – на банковский кредит, в силу специфики бизнеса, рассчитывать не приходилось, но, поскольку дела у него шли хорошо, в долг давали с охотой. Димка заметался, начал одалживать еще, чтобы закрыть предыдущие долги, – и увяз окончательно. Проблема была еще и в том, что одну из ссуд он взял у человека серьезного – настолько серьезного, что не отдать ее было никак нельзя. За ним начали охотиться, он мотался по стране, ночуя то у одних знакомых, то у других. Я ничем не мог ему помочь – я сам работал на двух работах, едва сводя концы с концами. Таня, его мама, приехавшая в Израиль с младшим сыном меньше года назад, – тем более.

Все произошло поздно вечером, когда я забежал к Тане после работы – повидаться и узнать, как там дела у Димки. Раздался телефонный звонок. Таня сняла трубку,пару минут послушала – и, побледнев, передала трубку мне.
Глухой голос Димки сказал: «Юра, они меня отловили…». Послышались звуки ударов и умоляющее Димкино: «Ну ребята, ну хватит, ну не надо…». После чего у него забрали трубку и уже другой голос внятно объяснил мне, что Димка должен серьезные бабки серьезным людям и, если мама хочет увидеть сына живым и относительно здоровым, – бабки должны быть выплачены. Классический текст такого рода. При этом была упомянута проданная Таней перед отъездом квартира и дан совет обратиться к оставшемуся в Росии Димкиному отцу – Таня была разведена. Говоривший явно хотел дать понять, что они – профи, и собрали о Димке всю информацию, в том числе и в России. В завершение разговора мой собеседник посоветовал не делать глупостей и пообещал перезвонить попозже – узнать, что Таня решила. Впрочем, в ее решении он не сомневался: было очевидно, что новая репатриантка, недавно приехавшая в Израиль и не знающая иврита, никуда обращаться не будет. По-русски он говорил с кавказским акцентом, что не добавляло оптимизма: в израильском криминальном мире у кавказских евреев была тогда примерно такая же репутация, как у чеченцев в России, – хотя, разумеется, масштабы деяний и были несравнимы.

– Юра, что делать? – Таня была почти в отключке. – Утром откроется банк, я сниму все, что там есть…

У Тани на счету было несколько тысяч долларов, оставшихся от проданной перед отъездом в Израиль питерской «двушки» в спальном районе – в середине 90-х цены на квартиры в Питере были не те, что сейчас. Но это был НЗ – она не работала, сидела на пособии и ей еще предстояло поднимать младшего сына. И самое главное – Димкин долг эта сумма все равно не покрывала…

Мне стало не по себе. Решать, что делать, должен был я, и от этого решения могла зависеть Димкина жизнь. Я закрыл глаза. Иногда в критических ситуациях мой мозг отключается и чуйка выдает верное решение – к сожалению, не тогда, когда дело касается моих собственных проблем…

– Идем в полицию, – сказал я. – Без вариантов.

Таня подчинилась – она все равно была не в состоянии что-то соображать. Позже я сам не мог поверить, что взял на себя такую ответственность, но в тот момент я все делал «на автомате». Перед тем, как выйти из дома, я снял с телефонного аппарата трубку, чтобы номер был занят, – на случай, если они позвонят до нашего возвращения.

До отделения полиции мы долетели бегом. Была уже почти полночь. В приемной никого не было, только какая-то полусумасшедшая марокканская бабка сидела у стола дежурного полицейского и несла явный бред – очевидно, ей не спалось и она зашла на огонек. Усталый дежурный сидел, развалясь, за столом, прикрыв глаза, – бабка, похоже, была ему хорошо знакома. Мы ждали.
Наконец бабка убралась и мы с Таней подсели к столу.

– Ну, что там у вас? – равнодушно спросил полицейский, не меняя позы. Я коротко изложил ему всю Димкину эпопею с долгами и подробно пересказал разговор с вымогателями.
– И много он должен? – полицейский чуть приоткрыл глаза. Я назвал примерную сумму. По израильским понятиям это были совсем не те деньги, за которые убивают. Да и вообще в Израиле не убивают ради денег…
Он задал еще пару ничего не значащих вопросов, не вслушиваясь в мои ответы, – влезать в «русские» разборки ему явно не хотелось.
– Значит, так, – наконец заключил дежурный, – сейчас идите домой, а если они еще раз позвонят – скажите, что пожаловались в полицию…

И тут до меня дошло. Если у израильской мамы похитили сына и требуют выкуп – она будет биться в истерике, визжать и переворачивать столы; Таня же сидела рядом со мной молча, напряженная, пытаясь понять, о чем сейчас идет речь. Я тоже говорил очень спокойно. Понятно, что полицейский не воспринял нашу историю всерьез.

Чуйка включилась. Я вскочил на ноги и, хряснув кулаком по столу, заорал:

– Кус има шельха! Идиот, кусок тупицы! Хочешь, чтобы мальчишку убили, кибенимат? Хочешь на себя кровь взять?

Если бы это было в России, то самое позднее через минуту менты уже месили бы меня в «обезьяннике». Но все происходило в Израиле, да и мне было уже все равно.

– А что, они предупреждали не обращаться в полицию? – удивленно спросил очнувшийся полицейский, наконец-то раскрыв глаза.

– А ты сам не догоняешь? Проснись и включи мозги, ишак! – я продолжал орать, но уже чуть потише. – Если я скажу им, что был в полиции – парня точно живым не выпустят! Пойми – это не израильтяне-сабры, это «русские» и «кавказцы»!

Вгляд полицейского сосредоточился, он подумал секунду, переваривая мою речь.

– Один вопрос, – он наклонился ко мне и впервые за все время разговора внимательно посмотрел мне в глаза. – Это не может быть инсценировкой, чтобы вытянуть из мамы деньги?

Я сразу понял, о чем идет речь: были случаи, когда детишки богатеньких родителей действительно инсценировали вместе с дружками свое собственное похищение – за выкуп. Нехватка карманных денег, ясное дело.

– Да у нее и взять-то нечего, – уже спокойно ответил я, усевшись обратно на стул. Мать-одиночка, еще один ребенок, сидит на пособии…

Полицейский кивнул. Он снял телефонную трубку и куда-то позвонил, быстро и неразборчиво говоря. В конце он добавил два слова: «Пикуах нефеш». «Спасение души». Вопрос жизни и смерти.
Выслушив ответ, он положил трубку и улыбнулся Тане:

– Не волнуйся, мамеле, все будет в порядке с твоим ребенком!

На меня он не обиделся – после моего ора все встало на свои места.

Еще через пару минут около отделения полиции завизжали тормоза, и в приемную влетел высокий офицер, на ходу застегивая форменную голубую рубашку – его, очевидно, подняли с постели. Я коротко изложил ему весь сюжет. Он внимательно выслушал и в конце задал только один вопрос – тот же самый вопрос, который уже задал мне полицейский, – не инсценировка ли это? (Судя по всему, богатенькие детишки здорово достали полицию своими «похищениями»). Получив мой ответ, офицер перевел взгляд на дежурного полицейского – тот утвердительно кивнул головой. Машина пришла в действие.

Еще через минуту офицер уже орал в трубку на служащую телефонной компании «Безек», отказывавшуюся поставить Танин телефон на прослушку без письменного ордера.

– Запиши мои данные, – он повторил свое имя, фамилию и звание, – я тебе жизнью клянусь, что завтра с утра лично привезу тебе этот чертов ордер, – но прослушка мне нужна немедленно! Немедленно! Это «пикуах нефеш», понимаешь? «Пикуах нефеш»!

После пароля «пикуах нефеш» телефон был поставлен на прослушку. Без ордера.

Мы с Таней полетели домой. Как только я повесил снятую перед уходом трубку, раздался телефонный звонок – судя по всему, названивали непрерывно.

– Что за дела? Почему номер все время занят? – недовольно спросил знакомый голос с кавказским акцентом.
– Обзванивали знакомых, деньги собирали, ­– объяснил я. – Таня плохо трубку повесила, только сейчас вот заметил. Завтра с утра идем в банк, деньги будут, не волнуйтесь.
– Да мы и не волнуемся! – было слышно, как кавказец усмехнулся. – Завтра перезвоню, часиков в 10-11. Трубку положи как следует! – он засмеялся и отсоединился.

Сразу же за ним раздался еще один звонок – тот самый полицейский офицер хотел убедиться, что звонили нужные ребята. Прослушка работала, но русский язык он не знал.
А еще через пару часов ожидания телефон зазвонил снова, и торжествующий голос офицера сообщил:

– Все в порядке, ваш парень у нас! Живой!
…Когда в дом, где держали Димку, ворвался отряд ЯСАМа, полицейского спецназа, – объяснять, ху из ху, не понадобилось. У Димки были выбиты передние зубы и на голом животе краснел свежий ожог от утюга – работавшие с ним ребята явно прошли школу российского рэкета. Их выстроили у стенки: руки на стену, ноги пошире, – и ясамники деликатно отвернулись, когда Димка с ноги зарядил по яйцам тому самому «кавказцу», прижигавшему его утюжком…

Все последующие события уже находятся за пределами нашего повествования. Но до сих пор, вспоминая эту историю, я не могу понять – что надоумило меня тогда открыть варежку на дежурного полицейского? Странная это штука – чуйка…