Банальности Ханны Арендт

Александра Свиридова

Шестого апреля в Нью-Йорке состоялась премьера нового полнометражного фильма – докудрамы-байопика о Ханне Арендт. Называется “VITA ACTIVA: the spirit of Hanna ARENDT”.  На премьеру прибыла израильский автор и режиссер Ада Ушпиц. Она работала с материалом пять лет. В кадре – много хроники, старых фотографий. Города и страны, статичные и движущиеся люди, с которыми Арендт была близка в разные годы. Она сама – говорящая на камеру с интервьюерами. Не громкая, не яркая, не протестующая – немного иронии во взгляде. Она явно микширует себя в диалоге, так как ее собеседники оставляют желать лучшего. И помимо этого – снятые Ушпиц сегодняшние говорящие головы старых профессоров, которые делятся своими соображениями на предмет того, что писала-говорила-делала Арендт. Сразу скажу – они не любят Арендт. Они оценивают ее на троечку. Видеть это занятно, но неприятно.

Если фигура немецкого философа Ханны Арендт вам сколько нибудь интересна – смотреть следует непременно. Если нет – не тратьте время. Если ничего не знаете о ней, но хотели бы знать – посмотрите. Фильм на редкость традиционный, несуетный, без спецэффектов, без особого желания заигрывать со зрителем и завлекать его. Академическое повествование, которое можно включить в образовательный курс школ, колледжей, университетов, как наглядное пособие к курсу лекций по философскому наследию Арендт. Он ничего не проясняет в ее трудах, но дает представление о ней – интересной девочке, и немного иллюстрирует время, в которое она созревает.

Невольно сравниваешь его с игровой лентой, сделанной три года назад в Германии тандемом двух давних подруг и коллег — режиссером Маргаретте фон Тротта и актрисой Барбарой Зуковой.  Игровая лента пронизана эмоциями и страстью. Докудрама – высохший гербарий, где бабочки страстей не трепещут крылья – они старательно рассортированы по годам и намертво прикреплены булавками – чтоб не дергались.

Канва повествования та же —  в хронологической последовательности со скрупулезностью доноса перебраны костяшки дат: родилась в 1906 в Ганновере, в Германии. В паршивой еврейской семье, где не соблюдались обряды – никто не ходил в синагогу, не блюл кошер и не переставал работать в шабад. Отец – инженер, мать – домохозяйка. В доме вообще не употребляли слова «еврей», как вспоминала Арендт. Но на случай антисемитских заявлений учителя Ханне велено было матерью встать и покинуть класс, оставив матери право разбираться. На антисемитские выпады одноклассников – Ханна должна была отвечать сама.

Фото: zeitgeistfilms.com

Семья переехала в Кёнинсберг, где поныне могила Канта и, видимо, что-то рассеяно в воздухе, тк девочка вырасла думающая. После школы кочует по всем крупнейшим университетам Германии – слушает лекции в Марбурге, Фрайбурге и Гейдельберге.

Учится у Мартина Хайдеггера и Карла Ясперса. Становится любимой ученицей настолько, что с Хайдеггером у нее случается роман, а с Ясперсом она ведет дружескую теплую переписку до конца его дней. Даже не берусь представить, какой нужно было быть девочкой, чтобы этим китам было интересно с ней говорить. Фильм не помогает понять эту подробность.

Дальше – начало тридцатых, Гитлер, и в 1933 году – сразу  после прихода к власти нацистов, Арендт уезжает во Францию. Живет, думает, пишет там целых семь лет. Успевает выйти замуж и развестись. А в мае 1940 года она интернирована в концентрационный лагерь Гюрс, откуда ей удается спастись. Она покидает оккупированную Францию, бежит в Лиссабон, а оттуда отбывает в Нью-Йорк. Обживается и начинает преподавать в разных университетах Америки. Потом любовь и второй брак — в Нью-Йорке. Она выходит замуж за Генриха Блюхера, с которым живет до конца его дней. Смерть его оказалась для нее таким сокрушительным ударом, что после нее она уже не распрямилась. Он ушел и унес ее душу. Те, кто помнит, рассказывают, как не стало блеска в её глазах, куража, как ссутулилась она и погасла.

Фото: zeitgeistfilms.com

Много в фильме знаменитой кинохроники процесса над Эйхманом. Кто не видел — посмотрите. И попробуйте думать над тем, что-кого-где вы видите и слышите. Попробуйте представить, каково это было ей — сидеть в 1960 том году и смотреть на чистого аккуратного немца, который старательно отвечает на все вопросы суда.

Арендт не нуждается в переводе — для нее немецкий родной. И двадцать лет – не срок, чтобы забыть дом, которого ее лишили нацисты Германии и лагерь, в который ее загнали во Франции. И вот он – один из тех, кому она всем этим обязана.  Именно этот аккуратный  подтянутый щуплый мужчина ошеломит ее своей ординарностью, серостью, неказистостью. Будь он другим – чуть поярче, с харизмой, и не родилось бы ее определение “банальность зла”.

До Эйхмана Арендт занимала проблема свободы, само  понятие свободы, которое, как она считала, в сфере политики выступает как «сопротивление» в контексте воздействия и как «особое личное мнение» — в контексте несогласия. Потенциал свободы – по Арендт – инспирирует «начинание нового», человеческую «активность». В отличие от «труда» и «производства». Именно «активность» переводит человека из положения «рабочее животное» в персону, делает его творческим субъектом «начинания нового».

После Эйхмана о свободе речи нет. Арендт говорит теперь о несвободе –  о «банальности зла» бюрократа, бездумно выполняющего свои административные функции, связанные с массовым убийством. Этот образ переворачивает общепринятые представления о нацизме, включая ранние размышления Арендт о «радикальном зле».

Фото: zeitgeistfilms.com

Она лишает дьяволиаду сакральности. Если многие евреи вопрошали после войны, где был Бог, когда их сжигали в печах Освенцима, Аренд обходит ту же проблему с другого фланга, и делится потрясением, что еще и Дьявола нет. Есть аккуратная никчемная серость, дорвавшаяся до власти. Мыши, крысы. Мелочь, которая тотально завладела пространством. А дальше – только подробности ее неустанного описывания того, что сие есть — тоталитаризм.

Фото: zeitgeistfilms.com

Фильм – при всех издержках, следует смотреть по причине его неожиданной актуальности. На любом языке в любой стране любому гражданину нынче – с любым уровнем образованности — многие детали покажутся знакомыми до… не знаю степеней, — когда лазер слепит тебя. Арендт неожиданно выступает пророком и провозвестником многих гдостей, которые мы сегодня встречаем лицом к лицу и не успеваем распознать. В шестидесятые она призавала задуматься не тем, что в главная опасность грозит мировой цивилизации не извне – от природных катаклизмов или «внешнего варварства», а изнутри, так как XX век показал, что мировая цивилизация может порождать варварство из себя самой.

Одним из явлений, давших толчок зарождению тоталитарных движений, Арендт считает появление в XX веке феномена «массы».

«Падение охранительных стен между классами,превратило сонные большинства, стоящие за всеми партиями, в одну громадную, неорганизованную, бесструктурную массу озлобленных индивидов… Они не нуждались в опровержении аргументации противников и последовательно предпочитали методы, которые кончались смертью, а не обращением в новую веру, сулили террор, а не переубеждение».

Тоталитаризм создается сочетанием репрессий и внутреннего самопринуждения людей, «тирании логичности» тоталитарной идеологии. Этой «тирании логичности» человек передоверяет производство своих мыслей, что является предательством его внутренней свободы.

Противостоит “массе” одинокая личность. Как говорит Арендт, на Земле живут «люди, а не Человек», и сущностной характеристикой человека, отличающей его от животного, является его стремление «показать в делах и словах, кем он является в своей уникальности». Центральной характеристикой общества, как писала Арендт, является баланс между публичностью и приватностью, а нарушение гармоничного соотношения между этими сферами деформирует нормальное течение человеческой жизни. В тоталитарных обществах дисбаланс в пользу публичности расширяет границы вмешательства государства в жизнь человека.

Так философские – некогда абстрактные – соображения Ясперса об экзистенциализме, открываются, как насущное, необходимое сегодня, век спустя, а Дьявол, словно шар, из которого выпустили воздух: не парит, а волочится по земле в её картине мира.

В работе «О насилии» (1969) Арендт выступает против традиционного понимания власти как способности достичь поставленной цели, противопоставив власть и насилие, и концептуально разграничив такие понятия, как «мощь», «сила» и «авторитет»:

«Суть всякого правления составляет власть, а отнюдь не насилие. Насилие по самой своей природе есть не более чем орудие; как всякое средство, оно неизменно нуждается в наличии некой направляющей цели, служащей к тому же его оправданием. А то, что само по себе нуждается в оправдании или обосновании, не может являться сущностью чего бы то ни было».

«Там, где насилие перестает получать поддержку со стороны власти и не сдерживается властью, происходит хорошо известная смена мест в отношении цели и средств. Средства разрушения теперь начинают определять цель, вследствие чего целью оказывается разрушение всяческой власти… Террор — это… форма правления, устанавливаемая тогда, когда насилие, разрушив всяческую власть, сохраняет за собой полный контроль».

Фильм долгий — два часа. Герои говорят на разных языках и следует успевать за субтитрами. Большой плюс фильма, то что основным рассказчиком о жизни Арендт является она сама – закадровый текст читает актриса, но слова принадлежат самой Арендт. И время от времени на экране можно видеть и слышать ее саму.

Раздражающий минус — явное и подспудное оценивание ее самой и ее трудов, – когда автор фильма дает слово исследователям наследия Арендт. У всех собеседников Ады Ушпиц есть замечания и претензии к Арендт, и они все перебирают четки своего недовольства. Жаль, что не нашлось ни одного, кто бы встал на ее защиту.

Именно это удручающее обстоятельство делает документальный фильм разительно отличным от игрового,где авторы безоглядно любят свою героиню, показывают ее саму в состоянии смятения, но не позволяют себе оценок и не судят ее. Даже странно, что  немцы смогли то, что оказалось не под силу евреям – полюбить и принять немецкую еврейку.

Режиссер А.Ушпиц призналась, что намерена снять второй фильм – о последних годах Арендт. Благо – материала у нее масса. Когда он будет не ясно, ясно, что покоя Арендт уже никому не даст. Жаль только, что философа в ней все еще не видят — только возлюбленную Философа, который не только немец, а еще и “наци-симпатайзер”.

Да предательницу евреев — предавшую огласке факт существования юденратов. И ведь клюют Арендт за то, что она задуматься себе позволила над вопросом, на который нет и не будет ответа: если бы евреи не стали служить в юденратах и не содействовали бы немцам в соблюдении порядка уничтожения евреев, глядишь, погибло бы не шесть миллионов граждан, а меньше…
На самом деле очень полезно штудировать ее труды по тоталитаризму и отслеживать — он еще там – в прошлом, или уже тут — на нашей улице. Потому что главное, что сквозит в ее огромном наследии, включающем более 450 работ, это один призыв и одна идея: «думать над тем, что мы делаем».