Бонус

Светлана Храмова

Лариса в Германии в няньках живет, с трехлеткой Игорем ладит запросто. Совместимость. Сказать, что он её слушается – ничего не сказать, он воспринимает каждое слово. Ирина ее соседкой была, как сговорились – так из Питера вместе и приехали. Николаю, старшенькому, 16 уже – голову гордо держит, он взрослый и свои интересы. Теперь Игорек растет, работа навсегда. А почему нет? Чем любой другой работы хуже?

Отпуск у Ларисы бывает, она к дочери раз в год ездит – Ирочка на неделю, а то и на две отпустит, не проблема и дольше задержаться – но Лариса у дочери себя неловко чувствует. Чужая. В Германию вернешься – вроде как все на место становится. Отто, Ирочкин муж – вполне ничего себе, ведет себя как “ненаши мужчины”. С Иркой тоже – они ведь меж собой не ругаются, подумать только! Разве, может, на выезде – то “на лыжи”, то просто так, на отдых куда-то уедут, в санаторий, а зачем им санаторий непонятно, здоровые все.

Игорек на прогулке капризничал – ветер, дождь вот-вот: – Пора, Игореша домой, полетели, – это слово у них такое, секретное. Он же большой уже, стесняется, что с нянькой они до сих пор крылышками машут, оба. Уже и забыли, с чего началось, птички они или самолеты, но по пути к маме-с-папой руками вверх и вниз двигают, активно. Традиция.

Лара румянится, глаза ясные, улыбается. Игорь тоже. Он вообще-то с нянькой всегда веселый. Дома хмурится, по углам жмется. Сядет – и битый час кисточкой по листу белому елозит, будто бы рисует. Но это он понарошку и для виду, чтоб не трогали. Непростой парень растет. Отто на кухню вошел, торжественный такой, подмигнул и конверт протягивает:

– Вот, Лариса, месяц заканчивается. Деньги за апрель.

Та будто и внимания не обращает, Игоря кормить надо, а руки мыть он ни в какую.

Кивнула с занятым видом – и в ванную за Игорьком, проследить.

Отто дождался её, многозначительно конверт раскрыл, пересчитай! Лара посчитала – а там две с половиной, на полторы тыщи больше.

– А все ли правильно? – спрашивает.

– Правильно, правильно.

– Деньги счет любят.

– Да, конечно – Лара засуетилась, в тумбочку конверт зашвырнула, – и колкое чувство появилось – не надо при открытых дверях, спрятать бы. Сама себя одернула – глупость какая, сами ведь дали, премия. Бонус. Может в кои-то веки у нее премия случиться? Раз в жизни? “Ты на всем готовом и за квартиру не платить,” – уж сколько раз ей Ирочка это повторила, не упомнить. Но странное ощущение, лучше бы деньги спрятать, откуда? Еще и предчувствие у Ларисы появилось – нежданный “привет в конверте” ее с нанимателями поссорит. Всерьез и навсегда. Непонятное предчувствие. Глупости.

Игореша спит. Пока спит, днем и через полчаса может встрепенуться. Лариса мечтательно в окно смотрит, настроение вдруг хорошее–прехорошее, спокойно сидит. Когда мечтают – непременно нужно в окно смотреть. Подходящее окно должно быть в доме, мечтать приятней. Есть такое окно. Радоваться отвыкла, а радостно. На ровном месте. Ага, тысячу она на неделе дочке отошлет. И в отпуск поедет, остается же хвостик. На хвостик – в отпуск. В Грецию, например. Маловато, но подкопить время есть.

А лучше платье купить и туфли. Должна же у нее быть дорогая одежда? Ну, не очень дорогая, но все-таки приличное что-то, а то стыдно – все откладывает, откладывает, сколько лет уже, будто и не мать, а накопительная карточка. Лара нянчит и копит, дочь живет как живет, жалуется каждый новый день, и денег просит.

У Ларисы своя жизнь имеется, подруги – вот недавно появилась Аннушка с Западной Украины. Ну, совсем почти девочка, из села какого-то, а поди ж ты! За директора банка замуж вышла. И ребенок у них – Жанна, Игорьку ровесница. Инна её переманивает – да разве может она Ирину бросить, уговор дороже денег, украиночка и платить больше обещает, но… Нет и нет, даже думать не хочу. Про Аннушку разное говорят – мол, из грязи в князи, капризная, взбалмошная. Истеричка типа. Но это она от напряжения постоянного, чужая сторона и поговорить не с кем, люди вокруг непростые, странные. Лариса ее лучше других понимает, свой опыт есть.

Закрутилась Лариса, семь дней и не вспомнила, есть конверт и ладно, проблемы полутора тыщами не решишь, сообразить, что главное, а что второстепенное – никакой возможности нет. Мечтать приятней.

Есть у нее две тысячи с половиной, евро! – пусть лежат, может и пригодятся. Для счастья сумма недостаточная, а факт сам по себе приятный. Тупик.

Потому Лариса про деньги будто и не помнила, но в тумбочке, уже упомянутой, наткнулась на конверт, из него сотка наружу торчит. Странно. Надо как-то получше деньги определить, непорядок. Брать некому, она в хорошем доме работает, но что это за расхлябанность, раньше бы первым делом куда-нибудь припрятала.

Лариса машинально стала купюры перебирать, мысленно такое местечко подыскивая, чтоб никто про то местечко не знал – а не придумывалось.

Только полторы тыщи в конверте, вовсе не 25 сотен, вовсе нет! Разметались, может быть? В щелку сквозняком? Да как же можно было без присмотра оставить, дурость – тут две по пятьсот евро, а было четыре, точно, и еще сотки, два полтинника, сто евро она истратила сразу же… сотку точно брала, остальное не трогала…

Мимо проходил Отто, Лариса его ровным голосом спросила:

– А вы сколько мне денег выплатили – две с половиной тысячи, или полторы?

– Полторы, Лариса. Конечно, полторы. – Приветливо улыбнулся Отто, и дальше идет, в кухню.

– Почему же я думала, что две с половиной? Я точно помню, что…

– Не знаю Лариса. Полторы тысячи в конверте должно быть. Тысяча – зарплата, полтыщи – бонус. Что-то не так? – Отто безмятежно улыбался, по-прежнему.

– Все так, конечно. Все правильно. Хорошо.

Иногда себя жалко бывает, а Ларе противно стало. Дура, мелочевке радуется, как юродивый копеечке. От правды плачет. Да вся жизнь ее в таких вот шутках прошла, если вспомнить, так из слез не вылезешь. Сидит безответная и милая, ишачит без дополнительных просьб, сама просится посуду помыть, постирать для благодетелей, и улыбается с утра до вечера за тыщу евро в месяц сколько лет!! Для ихних сынов и ради доченьки своей, пропади все пропадом, подавитесь хоромами своими, празднуйте без меня! Понятно, “сами дали, сами и забрали” – что преступного-то? Нормально.  Нянька человек разве? Да и что в ней от человека осталось? “Умение крыльями махать”, – вдруг услышала она чей-то голос, а обернулась – никого.

Лариса всю ночь лицом в подушку рыдала – по-русски, с притопами да прихлопами, с подавленными всхлипами. Звуков никаких, морда наутро опухшая.

– Что с тобой? – Отто обомлел, как увидел с утра. Ирочка по делам в отъезде, хотя какие у нее дела? Мечется по свету, чтоб дома не сидеть. Пусть лучше ребенка воспитывает, пусть крыльями машет. Без меня.

Лара вдруг поняла, что ненавидит обоих, Ирку и Отто, одинаково. “Сами дали, сами и забрали.” Игореша мальчик хороший, но любовь к нему скукожилась, улиткой свернулась и в панцырь уползла.

– Да ничего, Отто, ничего. Рассчитай меня сегодня, будь добр. Я увольняюсь. Домой поеду жить, к дочери насовсем.

Но Лариса решила уже, что к Аннушке перейдет. Потом, может, и к дочке уедет, может и насовсем, только та ее не ждет. Лариса крепче задумалась. В няньках ради дочки, у хороших людей, в уюте… А хорошие люди “сами дали, сами и забрали”. Может, и не давали две с половиною, все привиделось, и зря она так? Не-не-не, три раза пересчитывала, считает она быстро, зрительно как фотографирует. Четыре раза по пятьсот, – во первых, а во вторых – может и привиделось, но доверия нет. Без доверия как же в доме оставаться? Без доверия страшно.

Собиралась, и мысли своим чередом текли: если Аннушка будет платить неаккуратно – сразу уйду. Дочка большая девочка, пора самостоятельной стать. И вообще, может Лариса насовсем пропасть? Умереть, например… может? Вот пусть и будет – мама ваша пропала, живите дружно и будьте счастливы.

Лариса вначале испугалась своих мыслей, а потом… как на свет народилась заново. И не страшно ей теперь ничего. Совсем ничего.

– Сами дали, сами и забрали, – бубнила она под нос, выходя с двумя чемоданами, большим и маленьким, из Иркиного дома. Отто взялся ее отвезти, он так надеялся её отговорить, он все еще уверен, что Лариса шутит.

– Не надо, Отто, сама доберусь. Прощайте, лихом не поминайте, Игорька одевайте потеплее. На неделе похолодает, – сказала Лариса на ходу, не оборачиваясь. Долгие проводы – лишние слезы, а то расчувствуется, только этого не хватало.