Евреи есть – и кино есть!

Бела Гершгорин

Кинообщество Линкольн-центра в содружестве и сотрудничестве с Еврейским музеем проводит очередной фестиваль еврейского кино – двадцать шестой по серьезному нью-йоркскому счету.

Вообще-то в Городе Большого Яблока на фильмы не голод – ни на родные голливудские поделочки, ни на вещи потоньше. Многие из них имеют заявленную этническую окраску: кино французское, итальянское, латиноамериканское, африканское… Но словосочетание «еврейское кино» имеет расширительное толкование – и отнюдь не от хорошей национальной жизни: двадцать девять художественных, документальных и короткометражных фильмов –  экранное обобщение весьма и весьма специфического народного опыта.

Советские классики уже поставили, как выбили на скрижалях, развеселый риторический вопрос: «Евреи есть – а вопроса нет?» В самом деле: никакая иная нация не озадачивала человечество самим фактом своего существования и необходимостью примириться с собой. Мои божественные земляки Алла Иошпе и Стахан Рахимов пели когда-то мягко-ироничную песню «Полная бочка счастья» – того самого, особого несладкого вкуса и  разлива.

Moon in the 12th House. Фото: thejewishmuseum.org

На открытие нынешнего фестиваля выбран фильм «Луна в двенадцатом доме» (Moon in the 12th House) режиссера-дебютанта Дорит Хаким – о несентиментальном путешествии двух сестер по разным и непрямым путям жизни, чудо актерского перевоплощения молодых актрис Ювали Шарф и Яоры Персиг. Завершит фестиваль нью-йоркская премьера фильма режиссера Марии Шредер «Стефан Цвейг: прощание с Европой» (Stefan Zweig: Farewell to Europe), широкий прокат ожидает зрителей в мае.  Центральной, на удивление, стала документальная лента Peshmerga – о курдах, снятая французским философом еврейского происхождения Бернаром Генри Леви вживую на границе Сирии и Ирака – прямо на месте бесконечного сражения вечных изгоев за право на существование и на кусочек собственной земли под раскаленным солнцем

Peshmerga. Фото: thejewishmuseum.org

Слово «Peshmerga» переводится с курдского наречия буквально «смотрящий в лицо смерти». Вот идут они – загорелые, странно улыбчивые, при двух танках и нескольких винтовках – идут, подобно чапаевцам («хрен с ним, давай психическую!»):  вперед, ребята,  на эту мразь ISIS, средневековых дикарей,  желающих установить исламское государство,  насадить религию крови и смерти – и дико  боящихся воевать, бандюги  храбры только перед беззащитными, которым можно с вожделением отрезать головы… Идут курдские воины, которым прогрессивное демократичное человечество отказывает в праве на свободу и государственность,  с лицами спокойными, даже веселыми, проверяют безмолвные пески щупом миноискателя – но каждый сантиметр ведь не проверишь: вот опять грохот, оранжевое пламя… Режиссер-герой не хроники монтирует – разъезжает вместе с ними  на армейском джипе, снимая  войну как таковую и рассказывая о судьбе народа, рассеянного по территориям четырех стран – Ирана, Ирака, Сирии и Турции. Враждебная последняя и народом-то их не числит,  между тем курдов на земле около сорока миллионов – христиан, иудеев, мусульман – и еще в исторических хрониках двенадцатого века упоминаются курдские княжества и правители.  Вот палестинские не упоминаются… Клятое «Исламское государство» внушает ужас всем – а маленькая народность несуществующего государства Курдистан идет на него и, будь у сражающихся достаточно оружия,  уже стерла бы бандитов в прах и пыль. Кто поможет не на словах? Кто поблагодарит за мужество? Тишина… Вам все это ничего не напоминает, дорогой читатель?  И только ли по причине этнического происхождения режиссера фильм попал в программу еврейского кино?

Программа заманчиво разнообразна. На фестивале прошлого года фильм признанного израильского режиссера Амоса Гитая «Рабин: последний день» (Rabin: The Last Day) не оставил публику безучастной – но поляризовал. Политический триллер, в котором документальная хроника перемежалась  искусной инсценировкой подлинных событий, повествовал о трагедии более чем двадцатилетней давности: вечером субботы 4 ноября 1995-го года премьер-министр Израиля Ицхак Рабин был сражен тремя пулями убийцы-одиночки. Расследование привело к открытиям невероятным и пугающим: по концепции режиссера, преступление ненависти – а было это именно оно – тщательно планировалось праворадикальными силами в согласии с обветшавшими талмудическими установлениями.  Фильм был снят мастерски – но крайне тенденциозно. Лента нынешнего года Shalom, Rabin! суше и строже прошлогодней, это интервью-предчувствие – эмоции смешанные,  ощущения разрешенности задач нет как нет.

«Стефан Цвейг: прощание с Европой» (Stefan Zweig: A Farewell to Europe) – по сути, фильм-эпизод из жизни знаменитого писателя – но как далек он от иллюстративного байопика… Цвейг писал много и легко – и тут же издавался без особых усилий, он не рассчитывал на театральные постановки – а их предлагали тут же по прочтении его пьес.  Он читал лекции, участвовал в светской жизни, путешествовал вволю – и не сразу понял, что есть фашизм. Кадр первый – нескончаемое море экзотических цветов: дамская ручка вынимает один-другой, заменяя еще более ярким и свежим. Так украсили банкетный стол, так встречали Стефана Цвейга и его молодую жену Шарлотту в посольстве Бразилии, куда супруги перебрались из Нью-Йорка в 1942-м году, ища покоя и уединения.  Но в этой стране не говорили на их языке – а как скоро кончится европейская ночь, никому было не ведомо. Джозеф Хадер и Анне Шварц играют потрясающе, невероятно: и на его стареющем лице, и на ее юном – улыбки словно сквозь паутину, вымученные. Блаженны избежавшие ностальгии, страшная это вещь. Супруги обо всем договорились, он надел костюм и галстук, она – по фильму – красно-белое платье, несколько напоминающее ту самую белую скатерть, украшенную живым цветочным орнаментом. Они приняли достаточное количество снотворного, чтобы избавиться от удушающей тоски.  

Вот она – правда непознаваемой еврейской души: врастать всеми нервами в почву, куда занес ветер бесконечных скитаний,  любить чужую страну больше и исступленней, чем коренные жители, вносить в чужую культуру (воображая, что она, конечно же, твоя…), все богатство одаренности – и наивно ожидать, что вклад твой оценят…

The Women’s Balcony. Фото: thejewishmuseum.org

Ну, отплакало, сердце – теперь улыбнись. Безусловно похерив жалобную картину о грустной судьбе еврейского гея «Кто будет любить меня сейчас?», я с некоторой долей предубеждения начала смотреть «The Women’s Balcony” (что-то там о религии…)  – и тут же воспарила… Они много смеются, бесконечно заводят музыку и бесконечно готовят еду для очередного застолья – члены сефардской синагоги (судя по именам и фамилиям, наши родненькие бухарские евреи). Предстоит очередное посвящение тринадцатилетнего отрока в мужчины – Бар-Мицва. И вот щекастый пацан в праздничной белой кипе уже поет честно выученную главу из Торы – растроганные мужчины внимают ему из зала снизу, а женщины, по ортодоксальной традиции – сверху, со своего балкона. И вдруг балкон обрушивается: грохот,  известковая пыль, крики… Храм полуразрушен, раввина нет – и тут на сцене появляется ребе другой – красивый как бог, обаятельный и красноречивый,  вселяющий доверие полное и безусловное. И начинается мягкое, но настойчивое обращение веселых людей традиции в скованных людей ветхозаветных установлений. И, конечно, самой религиозной вмиг становится самая отвязная. Дальше интересно и смешно – до слез…

 И еще одна лента – документальная и неожиданная: «Комната патриарха» (The Patriarch’s Room), снятая израильтянкой Даной Элон. В основе – запутаннейшая история обвинения главы греческой ортодоксальной церкви в Иерусалиме в неких темных махинациях с продажей собственности еврейским поселенцам. С 2005-го года почтенный старец Иринеус, когда-то любимый прихожанами, а потом  низложенный со скандалом, был заключен в комнату-одиночку и провел там долгих одиннадцать лет.  Любопытная Дана обивает пороги кабинетов, вопрошает священнослужителей, правительственных чиновников, а потом монахов, уверенных в невиновности своего главы – но тайное не становится явным. То есть либо да продавал, либо нет. Последнее наиболее вероятно: на экране одиознейший Эхуд Ольмерт, тогда еще при чинах – и он прозрачно намекает, что отделение церкви от государства, как мечталось вождю мирового пролетариата – прекраснодушная утопия: патриарх нужен был свой, ручной, вот и упекли дедушку… Много в фильме подсмеивания над церковными нравами, еще больше – над собратьями-евреями: ну, если не припечатывать поселенцев – левачке и хлеб не сладок.

Диалектика еврейской души продолжает быть одной из сложнейших наук:  фестиваль однозначно удался.