ГАРЛЕМ: мое окружение

Гарлем принял меня тепло – в мою дверь постоянно стучали и звонили.
– Мы вернулись!- сказал чернокожий мужчина, нетерпеливо давящий кнопку звонка.
– Я вижу вас в первый раз в жизни, – не согласилась я, распахивая дверь.
– Действительно, сейчас я понял, что мы ошиблись, – любезно поклонился он, звоня уже в соседнюю дверь.
Справа от меня живет чернокожий безногий мужчина в неизменной набедренной повязке, с фосфорическим блеском глаз и с женской грудью. На инвалидном кресле он выезжает подышать свежим воздухом на крыльцо подъезда, перегораживая проход, чтобы за ним не захлопнулись тяжелые двери.

При нашей первой встрече — он повернулся корпусом в ответ на мое “скьюзми” — мы одновременно вскрикнули от неожиданности. Видимо, в нашем подъезде я выгляжу не менее, мягко говоря, странной. Тем не менее, полуобнаженный обрубок с мужским лицом и женским торсом по прошествии времени  кажется мне единственным нормальным соседом по площадке, хотя его радио, днями неизменно настроенное на спортивную волну и включенное на полную мощь, создает иллюзию жизни на стадионе.

Второй сосед — человек-невидимка. Он показывается не часто, только чтобы прошмыгнуть в магазин за едой,— белый мужчина какой-то поношенной наружности.  Он никогда никого не беспокоит, даже не включает свет в квартире, только телевизор вечерами отражается в окне. Его “ящик” всегда настроен на диснеевский канал.  Но его словно никогда нет дома – он не реагирует на стук в дверь и неуловимо улыбается на “здасьте”, когда мы сталкиваемся на площадке случайно. Его словно нет в жизни.

Общая стена у меня, однако, не с этими джентльменами, а с молодой дамой, круглосуточно снующей куда-то то из дому, то назад. Я в курсе, потому что у нее нет ключей ни от подъездной двери, ни от собственной, и звонки в ее квартиру звучат так резко, словно у меня дома.

Дверь ей открывает мужчина-индус,  с которым она делит квартиру в точности как у меня. У нас и окна выходят на одну пожарную лестницу, поэтому она периодически просит дать ей проход через мое окно или одолжить 10 долларов.
Эта соседка Таса, родом из Швеции, как она говорит, но мне кажется, что из Польши, постаралась развеять мои страхи при первой же нашей встрече на площадке.
“Вы, наверное, слышите частые крики в моей квартире? Не беспокойтесь — у меня больной мальчик, мы дадим ему успокоительную таблеточку — и он сразу затихает”, — сказала эта суетливо-шарнирная мадам. Больной мальчик, придется терпеть, с сочувствием вздохнула я. Хотя непечатный репертуар проклятий дитятки несколько озадачил.

“Нынешние подростки вообще неуправляемые. Это первое поколение от мамаш, массово подсевших на крэк. Чуть что — пистолеты достают и палят. Тут мальчишки на баскетбольной площадке неподалеку перестреляли друг друга, слыхали?” — спокойно, несмотря на визг у соседей, рассуждал мастер, подключающий меня к интернету.

Я быстренько порылась в сети — “полученные физические ранения являются главной причиной смертности в Нью-Йорке среди жителей в возрасте от одного года до 44”.

Да, буйный мальчик за стеной скоро подрастет, с печалью сознавала я. И при очередной встрече с Тасой вновь расспрашивала про сына — нельзя ли помочь? Женщина поведала, что ребенку от роду 12 лет, что он психически неизлечим, что он ей не родной, а усыновленный после смерти подруги.

“Вот видишь, мама, какая она благородная! А ты что про нее думала?!”, — упрекнула меня моя младшенькая. Той же ночью она проснулись от пронзительного детского голоса, звучавшего уже даже не за стеной, а словно в нашей спальне с вечно распахнутым окном — “Помогите! Откройте! Я истекаю кровью!..”

Утром я позвонила в полицию. Теперь уже беспокоясь не о себе и даже не о своих детях, а о неизвестном мне человечке, которого истязают за стеной.