Игры подсознания

Светлана Храмова

1. Цель — субъективный образ конечного результата, регулирующий ход деятельности. Цель может существовать в форме знания, представления или даже восприятия. В психологической теории деятельности цель по отношению к мотиву выступает как его конкретизированная, наглядная форма.

2. Неотъемлемой составляющей целеполагания является визуализация с ощущениями, настроениями, действиями, раскрашенная цветом. Наше подсознание включается в активную работу, а нам нужно верить в успех. (Прим.: пункт 1 и пункт 2 – цитаты)

 Все болезни, как мы с вами знаем, от нервов. Но мы все это знаем, нервы не бережем, да и как их беречь – нет ответа. Зато – целеполагание важно. Придите на прием к психотерапевту, после того, как он расскажет о ваших потрясениях в раннем возрасте – на это вы отреагируете спокойно, ничего нового; он перейдет к главному – какая у вас проблема?

 Вы излагаете, путаясь и сбиваясь, но в курс худо-бедно вводите. После чего дипломированный специалист (надеюсь, вы не к наперсточнику обратились) предлагает вам изменить свое отношение к происходящему. Посмотреть на заботы под другим углом, увидеть положительные моменты, убедиться, что количество их на удивление велико. Два-три сеанса – и вы понимаете, что ничего особо страшного с вами не происходит. Правда, являетесь на прием снова и снова, так как дома, в отсутствие профессионала, вам становится не по себе. Количество задушевных бесед зависит не только от вашей платежеспособности, но и от ситуации, иногда она решается сама собой, либо вы находите какой-то выход самостоятельно. Третий вариант – вы становитесь постоянным клиентом, вы психотерапевтически зависимы.

 Но выше слово «целеполагание» написано. Подсознание, отметьте, включается в активную работу. И тут – теории бессильны, неуправляемые нервные клетки вышивают крестиком безо всякой канвы, и независимо от ваших ежедневно шлифуемых  формулировок, кстати.

 Ниже попробую пояснить. На медицинских примерах из личного опыта.

 Дочка моя малышка совсем в то время, а у нее что-то с глазиком приключилось, слезки текут и текут, воспалился слезный канал, редко, но случается. «Инфекция, придется делать надрез. Завтра с утра». Ребенку моему надрез! Как дальше жить, страшно! Я прихожу в неконтролируемое состояние, проще говоря, овладевает мной неподотчетный ужас. А с дочкой мы единый организм, до сих пор и невзирая на расстояния. Я в это верю, и доказательств не счесть. Ночью у страдалицы поднимается высокая температура, ни с того ни с сего, 40. Бодрствую, места себе не нахожу от волнений, нервничаю за нас двоих, энергетический поток мощный, и вполне, как оказалось достаточный. Наутро температуры как не бывало, а в больнице нам объяснили, что внезапный жар инфекцию убил и растерзал, резать уже нечего и незачем. Такое, мол, редко, но случается. В общем, выздоровела.

Много позже, теперь обо мне речь – гайморит свирепствовал, покоя не давал. И не унимался, медицина бессильна. Лето. Доктор у меня профессор, величина городского масштаба, занятой и уважаемый человек. Даже очень занятые люди иногда в отпуск уходят. «Вернусь из отпуска в сентябре – будем оперировать», не помню уж, что именно он намеревался рассекать, но перепугалась – резать меня будут, резать! К сентябрю, ближе к дате загадочной для меня процедуры с применением колющих и травмирующих инструментов, гайморит испарился, как не бывало.

  Все болезни от нервов, соответственно, нервы с ними и бороться должны. Бороться и побеждать, ниже третий пример, свежий.

 Давеча я не поддающуюся ни объяснению ни лечению глазную инфекцию перенесла. Не могу сказать, чтобы мужественно перенесла, стенала и жаловалась, но к доктору не шла. Веко красное, воспаленное, мне и мази, и капли необходимые безо всякого рецепта выдал знакомый аптекарь, применяю согласно инструкции, толку ноль. Испытываю муки невыносимые, размышляю о частичной потере зрения вместе с прекрасным когда-то оком, вид у меня жалостный донельзя. Измотана предощущениями и предчувствиями, ничего положительного в тех предчувствиях не просматривается – оставшимся глазом, не затронутым бедой. Пока что.

 Однажды утром я не выдержала, и записалась на прием. Не то, чтобы записалась, мне сообщили, что врачеватель через два часа в отпуск уходит, если бегом – успею. Прибежала, понимая, что по крайней мере сегодня ничего дурного доктор не сделает. Не успеет.

 Сознаюсь, и этот специалист выбран из многих: уверенный, слов лишних не тратит, выражается коротко и по существу – у него четыре кабинета в клинике, он из одного в другой перебегает, выслушивает жалобы, выносит короткий приговор – и мигом перемещается в соседнюю комнату, где очередной страдалец ждет.

 Дверь распахнулась, до меня дошла очередь: – Когда началось? – Ддд-двенадцать дней тому. – Двенадцать? Варвары, варвары вокруг! – За голову не схватился, как в кино показывают, он интонационно руки к небу воздел. – У вас было целых 48 часов, чтобы к врачу обратиться вовремя! – Я устыдилась непросвещенности своей, чувство вины через край хлещет. А слуга гиппократа на медведя разъяренного похож, и как я его понимаю! – мысленно чемодан проверяет, вдруг что забыл, скоро в аэропорт! И ни минуты покоя, беспечные пациентки с неба валятся, по собственной глупости доведенные до критического состояния. Тяжелый у эскулапа труд, беспередышечный. И ведь не учатся ничему, каменный век, приматы! – Это не мне, это внутренний  монолог врачевателя, но текст на лице прочитывается. А вслух и мне – устрашающее:

 – Думаю, придется резать. Через десять дней приходите.

 С того самого момента нервные клетки мои резко переменили направление. Если раньше они расходовались сугубо на нытье: какой ужас, эта боль насовсем, глаз потерян, какая я несчастная!! (излюбленный женский рефрен, почти как «носить нечего») – то теперь визуализация с ощущениями включились, и задача подсознания конкретизировалась: к его возвращению я обязана выздороветь! Чтобы глаз уцелел! Целых десять дней у меня, слава Богу, мучитель в отпуске! Я должна успеть! (Вот оно, целеполагание! Причем, нутряное, не извилины в мозгу зашевелились без толку, а включился спасительный инстинкт. Мог бы и раньше включиться, кстати, мы же с ним тоже единый организм, а невмешательством своим и попустительством он до ручки меня довел).

  Вечер после визита прошел спокойно. Спадает краснота мал-помал, глаз приближается к образу конечного результата (см. начало, пункт 1), опухшее веко облагораживается, сдувается понемногу как неуместный воздушный шар, зависший после вечеринки под потолком, и не достать. Даже уснула в безмятежности, но разгневанный офтальмолог с угрозами: резать, резать! – гонялся за мною всю ночь, сюжеты снились разные, но раскрашенные цветом крови (см. начало, пункт 2), а он, так похожий на злобного медведя, переходил из одного сновидения в другое, как в клинике из комнаты в комнату, и в каждой по пациенту, а у него самолет вот-вот…

 В общем, визит через 10 дней мне не понадобился. Я к тому времени и забыла, по какому поводу с утра пораньше прибежала на свидание к генералу топтыгину, занятóму и беспощадному. В этой жизни ведь одну проблему решил, другая тут как тут.  И мази с каплями позабыты, и страсти офтальмологические позади, и целеполагание у нервных клеток новое, какое именно – не скажу.  

Может, и без рассказа решится. Само.