Корейская теща

Юрий Фридман-Сарид

В детстве каждое лето я проводил в на даче в Луге. Небольшой такой городок в Ленинградской области. Сам город располагался на одном берегу одноименной речки, Луги, – а Заречье, на другом берегу, было просто селом. Вот там, в Заречье, мы каждый год и снимали дачу, две комнатки,– у одних и тех же хозяев, тети Зины и Виктор Палыча.

Сортир-скворечник во дворе, за водой – к колодцу. Лес, речка, сено-солома, – что еще надо городскому задохлику для трех месяцев летнего счастья? Еще и молоко парное, и сметана, и творожок домашний, – хозяева свою корову держали. В 50-е, помню, каждое утро колокольчики звенели, пастух стадо на выпас гнал. А вечером – обратно. Потом, конечно, ни коров, ни молока парного не стало – Никита Сергеич позаботился. Хрущев, который. Потому как через 20 лет уже коммунизм наступит – а тут частники, понимаешь. Как невесело шутил народ, «мы идем к коммунизму семимильными шагами, а скотина за нами не поспевает»…

И был у меня в Луге дачный друг, Вовка. Местный. Весь год мы не виделись, – он в Луге, я в Питере. Но, как только в начале июня переезжали на дачу, – сразу к нему бежал. И три летних месяца – не разлей вода, с утра до вечера. Такая вот дачная дружба, лет восемь подряд, наверное.
Ну, когда я подрос, меня уже на лето в пионерлагеря отправлять стали, и в Лугу мы больше не ездили. И с Вовкой я уже не встречался. Повидались мы с ним только в начале 80-х, когда нам обоим уже где-то под тридцать было, – меня в Лугу на выходные по семейным делам занесло. Сходил я конечно, на дачу свою бывшую посмотреть, детство вспомнить. Хозяева сменились, – тетя Зина с Виктор Палычем умерли уже. Постоял я там, взял в магазинчике знакомом бутылку – и пошел памятной тропой к Вовкиному дому. Встретились, обнялись. Он уже семейный – жена-красавица. Кореянка, с Дальнего Востока, из Хабаровска, кажется. Экзотика. В универе познакомились – Вовка к тому времени университет закончил. Двое детей уже, мальчик и девочка, погодки. Тоже красивые очень, куколки просто. Смешанная кровь, понятное дело.
Сели мы с Вовкой водовку пить, вспоминать босоногое детство да за жизнь перетирать. Света, жена, закуску собрала; кимчхи, корейскую капусту острую, на стол поставила – я ее до того в Узбекистане пробовал, – сама в стороне села, разговору мужскому не мешать. Дети тоже в сторонке, играют тихонечко, – гость у папы, шуметь нельзя.
Уговорили мы за вечер бутылку, навспоминались. Вышел Вовка меня до дому проводить.

– Хорошая у тебя семья, друже, – говорю. – Жена вышколенная, дети воспитанные.
– Это точно, – отвечает, – корейское воспитание. – Не то, что наши. Мое слово – закон.
– А с ее родней как? – любопытствую. – Проблем не было, что зять – русский?
– Что ты! – руками замахал. – Наоборот все. Мои родители – в штыки: чего на узкоглазой жениться вздумал? Русских девок мало? А ее семья – как родного приняли! И свадьбу там, у них справляли. Представляешь, – оживился, – сидим после свадьбы. Светка о чем-то маму спрашивает, посоветоваться решила. Уже и не помню, о чем. А мама, теща моя корейская, ей на меня показывает и говорит: «Вот твой муж, он теперь твой советчик. Он и решать будет. А у меня больше советов не спрашивай». Громко так сказала, чтобы я слышал. Представляешь?

Впечатил меня тогда Вовкин рассказ. Сильно впечатлил. Потому как представить себе еврейскую тещу, которая дочери такое скажет и сама, добровольно, в ее семейную жизнь встревать откажется, – ну никак не мог! При всем своем богатом воображении. И так впечатлился, что, по возвращении в Питер, сходу с медсестрой-кореянкой познакомился, встречаться начали. Я в те годы уже карате вовсю занимался, тянуло на все восточное.
С медсестрой, правда, не срослось. Не наградил меня Всевышний корейской тещей…