Кто такие «мы»?

Россия сегодня – это не агентство «Россия сегодня», которое несет «правду» о стране окружающему миру. Это народ сегодняшней России. От имени которого власть имущие говорят «мы». Проблема здесь заключается не только в том, что далеко не все россияне думают так, как обитатели официозных кабинетов. Проблема еще в том, что, говоря «мы», официальные лица часто ведут речь не о нынешних событиях, а о том, что было полвека, век или несколько веков назад.

Поскольку обобщения – штука заразная, переходящая из уст официоза в головы обычных граждан, надо все-таки разобраться, кого имеют в виду под словом «мы» чиновники, СМИ и вторящие им простые «миряне». И уместно ли это слово вообще в контексте давно минувших событий.

На эти размышления меня навела неутомимая Мария Захарова, главный рупор МИДа, которая устроила выволочку недружественной Дании за то, что в скандинавском королевстве осталась плохая память о советских воинах-освободителях. Слава Богу, говорят датчане, что они освободили только датский остров Борнхольм в Балтийском море и не пошли дальше – на полуостров Ютландия, острова Фюн и Зеландия. В честь этого в городе Рённе, административном центре Борнхольма, даже есть монумент в виде медведя с надписью: «Здесь остановился русский медведь».

Я когда-то работал в Дании, бывал на Борнхольме, видел гранитного медведя и слышал от стариков, переживших войну, о том, как это было. В 1945 году немецкий комендант Борнхольма передал англичанам, что готов им сдаться. Но советские силы подоспели вперед англичан и без всякой необходимости разбомбили города Рённе и Нексё, оккупировали остров и оставались там целый год. Побесчинствовали в быту, как водится, и, уходя, заставили датчан подписать обязательство не размещать на Борнхольме иностранных войск и баз. Те были готовы на всё, чтобы избавиться от незваных освободителей. (Хотя, заметим, немцев датчане жаловали еще меньше, несмотря на германское родство, – в Дании в годы войны было движение сопротивления, и по сей день своих южных соседей датчане не сильно любят).

В годы Второй мировой войны было огромное количество и более неприглядных актов со стороны сталинского руководства Советского Союза – например, отказ прийти на помощь Варшавскому восстанию (потому что против фашистов восстали «не наши»), зверское уничтожение тысяч поляков в Катыни и перекладывание вины на Германию, репрессии против попавших в окружение (не по своей вине) красноармейцев, сотни тысяч загубленных жизней советских солдат ради быстрого взятия Берлина – этот перечень можно продолжать и продолжать. Те, кто творил эти дела, – это «мы»?

Немцы не говорят «мы», когда речь идет о Второй или Первой мировой, о деяниях Прусского королевства или Ордена крестоносцев. Всё это в одинаковой мере не имеет отношения к ныне живущим в ФРГ людям, поэтому повествование всегда ведется не в первом, а в третьем лице – «они», «прусское войско», «нацистская армия» и т.д.

Точно так же французы не говорят «мы» в контексте взятия Бастилии, наполеоновских войн или, допустим, такой позорной страницы в истории Франции, как петэновский режим, выдавший нацистам французских евреев. Да что говорить – даже датчане, которые, в отличие от французов, дружно спасли всех своих евреев, переправив их через пролив Эресунн в нейтральную Швецию, говорят об этом событии, что это сделали не «мы», а «они» – те, кто жил в те годы и, рискуя жизнью, под дулами немецких пулеметов сажал евреев в свои катера, лодки и баркасы. По ним не был открыт огонь – немцы побоялись убивать своих нордических собратьев, но могли ведь и не побояться…

Сегодняшние англичане не говорят «мы», вспоминая подавление национально-освободительного движения в Британской Индии и других колониях, борьбу против попыток создать еврейское государство в подмандатной Британской Палестине или выдачу Сталину всех чохом русских людей, содержавшихся в конце войны в австрийских лагерях для перемещенных лиц, – включая тех, кто ни одного дня не жил в Советском Союзе, а был сперва подданным Российской Империи, а потом – Франции, Германии или какой-то другой страны, но не СССР. Значительная часть этих возвращенцев поневоле сгинула в сталинском ГУЛАГе благодаря британским союзникам Москвы, и вспоминать эти постыдные события в первом лице – «мы» – англичанам, надо думать, довольно стыдно. Хотя – повторю свою мысль – ныне живущие не имеют отношения к хорошим или плохим деяниям своих предков.

Англичане и американцы – которые точно так же выдали Сталину всех русских, содержавшихся в лагерях в Германии, – могли бы символически покаяться в коллективных преступлениях своей страны – так, как это сделал в 50-е годы канцлер ФРГ Конрад Аденауэр, приехав в Израиль. Могли бы и англичане с американцами, приехав в Москву, возложить цветы на Лубянке и попросить прощения у российского народа за невинно погибших по их вине представителей этого народа. Покаяние – это не только очищение души, но и расчистка пути в будущее от завалов прошлого. Увы – пока дальше дискуссий на исторические темы у бывших союзников дело не идет. Но они хотя бы не ассоциируют себя с теми, кто творил эти неблаговидные дела 70 с гаком лет назад. А в России то, что было в Великую Отечественную, – это «мы». Надел пилотку, повесил на себя георгиевскую ленточку, и стал одним из тех, кого давно уже нет на свете, – не задумываясь о хороших и плохих деяниях предков. «Мы», «наши» – плохо быть не может!

…Американцам не приходит в голову говорить «мы» или «наши» в контексте Гражданской войны в США, которая состоялась полтора столетия назад. «Наши» были и те, и другие – хотя сегодняшняя Америка твердо стоит на стороне юнионистов, победивших в той войне, самой кровопролитной в истории Нового Света. То же самое можно сказать и о Гражданской войне в России после большевистского переворота 1917 года. Сейчас, по прошествии целого столетия, никто не обязывает нынешних россиян ассоциировать себя с красными или белыми. («Мы» – это Юровский и Ко., расстреливавшие царскую семью? Или Махно с его вольницей? Или белоказаки, зверствовавшие в ответ на зверства красных? Или чекисты, проводившие потом «расказачивание»?).

Но есть другое обязательство: разобраться со своей собственной историей. Это власть имущие задолжали народу России со времен горбачевской перестройки, когда «процесс пошел», но не был продолжен. Недолго музыка играла, уже в 90-е годы замолкли звуки чудных песен перестройки. И мы остались без оценки того, что произошло – не столько с нами, сколько с нашими отцами и дедами, – в годы советчины. Без осмысления, без покаяния, без руля и без ветрил.

Михаил Ломоносов сказал: «Народ, не знающий своего прошлого, не имеет будущего». Американский философ Джордж Сантаяна выразил, по сути, ту же мысль, но чуть иначе: «Тот, кто не помнит своего прошлого, обречен на то, чтобы пережить его вновь». Неужели те, кто в сегодняшней России бездумно употребляет местоимение «мы», хочет, чтобы у страны не было будущего? Неужели они хотят возврата из советского прошлого ужасов тоталитаризма, в сторону которого медленно, но явно пятится сегодняшняя Россия?

Ни одна страна не может двигаться вперед, будучи одновременно лебедем, раком и щукой из крыловской басни. Дореволюционная российская империя, советский режим и постсоветская Россия – это лебедь, рак и щука, и попытки изобразить последовательность этих государств как единое, неразрывное целое непродуктивны и противоестественны. Неразрывность была разорвана в 1917 году, и попытки ее восстановить были начаты только после распада Советского Союза. Пока они ни к чему не привели – именно по той причине, что коммунистическую аномалию пытаются упаковать в один флакон с «до» и «после». При этом ее пытаются представить не как аномалию, подобную другим формам тоталитаризма в других странах («измы» могут быть разные, а суть одна), а как просто «своеобразный» этап в развитии страны.

Противоположный России пример – балтийские государства: у них, по крайней мере, эта проблема решена. После выхода из СССР они вернулись в ту точку, где было прервано их нормальное развитие, – в 1940 год, когда их аннексировал Советский Союз, – и двинулись вперед оттуда, а не из 1991-го. Восстановили все довоенные государственные институты, государственную символику, общественные организации, моральные устои и идеалы. Их путь вперед – не легче, чем путь России. Но они, по крайней мере, знают свое будущее и движутся в его сторону– потому что разобрались с прошлым. А Россия… В Россию, как всегда, «можно только верить».