На фоне Бродского. Во славу Романа Каплана

Александра Свиридова

Сегодня вечером в «Русском самоваре» отмечали день рождения Бродского. Фейсбук завалят фотографиями еще. У меня их нет. Но я видела, как снимали.

Не знаю такого второго – не довелось повстречать,- в котором так сплетены в равных долях природный такт, деликатность и самодостаточность одновременно. Может, это и не от природы – я не знаю его родителей, не знаю, как воспитывали мальчика в раннем детстве, не знаю, какое воспитание могло быть в блокадном Ленинграде. Но я сижу в уголке и не первый раз любуюсь тем, как он по-домашнему созывает за стол гостей, как жена его Лариса разливает по рюмкам клюквенную водку собственного приготовления, радуюсь тому, как привычно пахнет домашними пирогами, и исподволь наблюдаю, как всем по душе быть у него в гостях. Я тоже рада – многих давно не видела.

Роман созвал гостей по ему одному ведомому списку. Он хорошо знает, кого Иосиф сам бы позвал. Знает и тех, кто вырос без Иосифа – новое поколение поэтов, для которых Бродский икона. Но молодые готовы читать стихи, а потому им есть место за общим столом у Романа.

С пиететом, без лести и подобострастия, даже немного удивляясь себе, он говорит, как тридцать лет назад затеял собираться в ресторане, и как «Самовар» стал приютом для его друзей, которые снискали мировую славу. Он не добавляет имен Бродского и Барышникова, но всем ясно, о ком идет речь.  

Михаил Барышников вжимается в стену в дальнем углу большой комнаты на втором этаже, где накрыт общий стол и гости тесно сидят рядком. Он не хочет внимания к себе сегодня. Но он здесь. По традиции, заведенной Романом, гости будут читать стихи. Поэты и не поэты, читают сегодня Бродского. Первым читает Роман. Вдохновенно и радостно – словно Иосифу будет слышно, – читает своё любимое. Потом ждет, когда кто-нибудь вызовется читать следом, но видит опоздавшего Сашу Гениса, зовет его во главу стола и передает ему слово.

Спасибо Саше – он поднимает тост за «Самовар», за Романа, без которого ничего бы этого не было. Ни уютного угла, куда забирался Иосиф, когда приходил сюда, ни нынешней посиделки. В «Самовар» теперь идут туристы и на всех языках просят показать стол, за которым сидел Бродский и подать им то, что он ел…

Вспоминают Сьюзан Зонтаг за столом Иосифа, а я думаю про Филиппа Рота, который сидел за тем же столом не так давно.

Ян Пробштейн что-то читает после Гениса. Поэты читают по два стихотворения – одно Иосифа, одно своё – с посвящением Бродскому. Я любуюсь просветленными лицами, слушаю голоса. Любимая Ирэна Грудзиньска-Гросс – историк, писатель, профессор Принстона, говорит, что вчера вечером прилетела из Польши, и вот – пришла. Не знаю, что прочтет она и на каком языке. Они дружили с Иосифом, она переводила его, издавала маленькие книжки его в издательстве Университета.

Не знаю, что будет читать писатель Соломон Волков, художник Григорий Брускин и его Алеся.  Поэт Марина Тёмкина вспоминает своё, эстафета чтения передается по кругу. Геннадий Кацов, Андрей Грицман – все читают стихи…

Я убегаю, тк пришла просто обнять Романа.

Лариса удивленно спрашивает: – А пельмени?

Любимое блюдо Иосифа подадут потом, когда закончат читать.

Увы – тридцать лет назад можно было и пельмени, и водочки. Я помню, сколько тут было выпито – в «Самоваре», а нынче… Мы шепотом обсуждаем хвори, диеты. Всё неожиданно оказалось быстро – только что впереди была жизнь, а нынче непонятно, куда всё делось.

– Ты что-нибудь прочитаешь? – спрашивает Роман, уверенный в моем согласии.

– Нет, – виновато говорю я.

Убегаю, и бреду по Манхеттену в сумерках к метро и читаю про себя то, что тридцать лет назад уже читала в «Самоваре», когда все были живы, и у меня выпытывали, что моё самое любимое у Иосифа…

Оно так и осталось самым. И ничьё не собачье дело, что именно.

Иосифу и так слышно, а Барышников читает это сегодня лучше меня.

Я думаю о Романе. Без него никаких бы пельменей Бродский не полюбил. Хотя, Юз Алешковский настаивал, что его пельмени лучше, чем у Романа и Иосиф их больше любил, но нынче в «Самоваре» их готовят по рецепту Юза. Так что конфликт снят.

Роман, спасибо тебе, дорогой, что до глубокой ночи звучали сегодня в Манхеттене стихи Бродского под твоей крышей. Спасибо тебе за крышу. Будь здоров.