Провинциализм – состояние не ума, а страны

Илья Бараникас

Кто есть провинциал? К кому можно походя прилепить этот пренебрежительный ярлык? Вопрос не такой простой, как может показаться.

«Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание» (Карл Маркс). Или в усеченном варианте: «Бытие определяет сознание». Бытие и сознание у разных народов очень разное. Преобладает неблагополучное бытие: 84% человечества живет в развивающихся странах, которые было бы правильнее называть неразвитыми. Но термин «развивающиеся» придумали в развитом мире, где благополучная жизнь сглаживает язык – меньше лобовых определений, больше политкорректности…

Давайте зададимся вопросом: Милан или Флоренция – это провинция? Да ни Боже мой! И Мюнхен с Гамбургом – тоже не провинция. Это – просто не столичные города, которые ничуть не хуже столиц. Американская столица Вашингтон и самый большой город США, Нью-Йорк, не относятся к числу лучших городов страны. Люди гораздо комфортнее себя чувствуют и ничуть не менее интересно живут в таких городах, как Бостон, Сан-Франциско, Сиэттл, Денвер, Сан-Диего…

В Канаде столица страны Оттава возглавила в 2016 году список лучших мест по качеству жизни, но это – скорее случайность, чем закономерность: если в этом списке посмотреть на верхние 25 строчек, вы там почти не найдете больших городов. Из крупных городов, кроме Оттавы, в число лидеров входит только Квебек-Сити, очаровательный кусок старой Франции, перенесенный за океан, с населением в полмиллиона человек… По российским понятиям, полумиллионный город – это провинция. Полумиллионники – это Пенза, Липецк, Киров, Рязань, Набережные Челны… – словом, провинция. Но то, что для русских – провинция, для немцев – großstädte, «большие города»: Дортмунд, Бремен, Лейпциг, Ганновер, Дрезден, Нюрнберг – полумиллионники, хорошо обустроенные для полноценной жизни.

За постсоветский период несколько изменились к лучшему такие «провинциальные» города России, как Нижний Новгород, Калуга, Казань, Владивосток, Иркутск и т.д. Но сельская местность – скорее наоборот. Три четверти населения России сейчас живет в городах, село обезлюдело. Многие из тех, кто не смог оттуда уехать, живут в жутких условиях – государству не по карману обеспечивать транспортом и социальным обслуживанием маленькие группки в основном пожилых людей, затерянных среди бескрайных российских просторов.

В перспективе эта ситуация может привести к утрате контроля над территориями – в частности, это касается Сибири и Дальнего Востока, которые, под благостные разговоры об «общности интересов Китая и России», заселяют и осваивают китайцы. В 19-м веке Россия не смогла эффективно управлять Аляской и продала ее Соединенным Штатам. То же самое может произойти с азиатской частью России в 21-м столетии – новый пограничный мост через Амур в свете этой перспективы очень даже хорош, глядя из Пекина.

Глядя из Москвы, Дмитрий Медведев в 2007 году сказал: «Очевидно, что в масштабах такой страны, как наша, с таким огромным запасом территорий, нет смысла всем концентрироваться только на небольших участках земли, пусть даже мегаполисов. Гораздо полезнее и для здоровья, и для государства, для страны рассредоточиваться по всей территории нашего огромного государства».

Очень благое пожелание. Но более актуальна для России другая цитата – два с половиной столетия назад Жан-Жак Руссо изрек: «Стены городов возводятся из обломков домов деревень. При виде каждого дворца, возводимого в столице, я словно вижу, как разоряют целый край». Сказано так, как будто французский мыслитель приехал в 2016 году на Рублевку…

Гиперцентрализация была еще в дореволюционной России: столичный Петербург, «как бы столичная» Москва, еще пяток серьезных городов – и бескрайнее, погрязшее в отсталости и дремучести, всё остальное. Эта поляризация центра и провинции резко обострилась в советские годы, когда коммунистические правители создавали оазисы относительного благополучия за счет бедственного положения страны в целом – от массового голода в Поволжье и на Украине до продовольственных карточек и пустых полок при Брежневе и Горбачеве, от беспаспортных колхозников с трудоднями-галочками вместо зарплаты до бесправных «лимитчиков» в фабричных «общагах». Страна тотального дефицита была разделена на зоны по категориям обеспечения. Голодные завидовали сытым и ездили туда за колбасой и шмотками (если им удавалось, преодолевая бездорожье, добраться до ближайшей железнодорожной станции). Все, что можно вырастить на земле, – от огурцов до сала и самогона – производили сами, не надеясь на государство.

…Многие высокоинтеллектуальные люди относят провинциализм к духовной, а не материальной сфере – об «идиотизме деревенской жизни» мы можем многое почерпнуть из произведений Чехова, Бунина, Горького и т.д. «Провинция – это не местность, а состояние ума», – отчеканил Манфред Роммель, ныне покойный главный бургомистр города Штутгарта и сын генерал-фельдмаршала Третьего рейха Эрвина Роммеля (он покончил жизнь самоубийством, когда был раскрыт заговор против Гитлера). «Провинциализм… заключается в том, что нет понимания между первоклассным и второсортным», – говорит Ирина Прохорова, умная, современная российская женщина, главный редактор журнала «Новое литературное обозрение» и старшая сестра бизнесмена Михаила Прохорова.

Но так ли это? Мне кажется, провинциализм – это все же состояние не ума, а страны. Отсталая страна, в которой точечное благосостояние соседствует с всеобъемлющей нищетой и отсталостью, – это провинция, периферия человеческой цивилизации. Что толку от того, что на Рублевке пьют элитное шампанское «Дом Периньон», если от Архангельска до Хабаровска пьют тасол? Много ли прока бедуину из пустыни Сахара от того, что где-то далеко-далеко, за 20 дней путешествия на верблюде, его арабские соотечественники с европейским образованием едут на «Бентли» по асфальтированным и освещенным улицам?

Впрочем, провинциализм как состояние ума тоже существует. Он выражается в том, что страна не подтягивает свое население до передовых, столичных стандартов культуры и образования, а наоборот – позволяет столице опуститься до уровня некультурной глубинки. В предновогоднем репортаже корреспондент главного федерального телеканала России «идет в народ»; на разукрашенной площади Пушкина в центре Москвы она обнаруживает людей, которые «приехали с Нью-Йорка». Вот это – провинциализм в чистом виде: «с Нью-Йорка», «с Москвы» – так говорят только малообразованные индивидуумы с юга России или Украины.

И, увы, провинциализация российского сознания будет, судя по всему, продолжаться. В стране, где министром образования назначают не идеально подходящую для этой должности – или на роль министра культуры – Ирину Прохорову, а православную публицистку и экс-сотрудницу администрации президента Ольгу Васильеву (просим не путать с другой Васильевой – тоже статусной дамой, подругой экс-министра обороны), не приходится удивляться безграмотности. Война идет «на Донбассе» (т.е. «на Донецком бассейне»), гости приехали «с Питера» (примерно как «с бодуна»), а в «пОртфеле» носят «докУменты».