Такие разные беженцы

Инна Иохвидович

photo by Boris Mychailov

В вагоне U-Bahn (метро) народу было немного. И потому вошедшие трое смуглых парней оказались на виду. Они подошли к сидевшей впереди девушке, она ехала одна и стали хватать её за руки и за грудь, что-то возбуждённо говоря. Девушка громко закричала. Но вагон был последним, и связаться с водителем, у которого была прямая связь с полицией, не было возможности.

Сидевшая неподалёку от девушки седая женщина, встала и обращаясь к молодым людям попросила их оставить девушку в покое. По-немецки она говорила с сильным акцентом, и отметившие это молодчики переключились на неё, обзывая её “старой сукой” и прочими в этом же смысле словами, как по-английски, так и по-немецки. Внезапно, пристально рассматривавший пожилую женщину один из них закричал что-то своим спутникам по-арабски. Потом обернулся к сидевшим в настороженном молчании другим пассажирам, указывая на неё, заявил: “Sie ist Jüdin! Schmutzige Jüdin! Juden raus aus Deutschland!” (Она – еврейка! Грязная еврейка! Евреи, вон из Германии).

В этот момент U-Bahn остановился и в вагон зашёл наряд полиции. Как потом оказалось, один из пассажиров со своего смартфона вызвал их.

Абсолютно все дали свои данные для будущего свидетельства. “Пострадавших” – девушку и старую женщину увезли на полицейской машине.

В участке девушка, до того крепившаяся, разрыдалась, старая утешала её, обняв узенькие плечи. Но с той началась истерика, приехавший за дочерью отец увёз её.

Старая осталась наедине, с тоже пожилым комиссаром полиции.

– Герр комиссар, пожалуй, и я пойду. Мне вам сказать нечего. У этих молодых типов зашкаливает тестостерон, вот они и бушуют. К несчастью, предполагаю, и дальше бушевать будут! Мне их одновременно и жалко и не жалко. Впрочем, как жаль беженцев вообще! Я ведь тоже беженка!

– Фрау Дебора Вельтман?! О чём это вы? – отдавая пожилой даме её аусвайс – удостоверение личности, – спросил полицай.

– Да о том, что эти молодчики “опознали” меня! Я ведь из так называемой еврейской эмиграции, из “юдише контингент-флюхтлинге”! Вы, наверное, уже забыли, а может и не знали, что в 90-е годы и в первой половине “нулевых” была еврейская эмиграция из республик бывшего Советского Союза!

– Честно говоря, как-то, то ли запамятовал, то ли не знал, – лицо комиссара выражало изумление. – Вот с “поздними переселенцами” – российскими немцами, дело имел, это да.

– Да не только вы, многие чиновники государственных учреждений, даже не подозревали, что была не очень рекламируемая в прессе небольшая еврейская эмиграция! – махнула она рукой, – да лучше бы её и не было, лучше б уже там, на родине помереть бы было, чем намучаться, как мне, здесь.

– Как?! – на комиссарском лице изумление перешло в степень крайнего непонимания:

– Фрау Вельтман! Разве вам не по нраву наш чудесный фатерланд? С его мягким климатом, чистотой, социальной защищённостью, красотой, наконец?! Я сам объездил полмира, но считаю, что здесь некое подобие земного рая! Или я неправ? А что вас подвигло приехать сюда?

– Во-первых, сын сильно болел. После развала СССР всё было трудно, и лечиться тоже. Я уроженка Харькова, но пришлось мне стать свидетелем того, что украинский национализм стал переходить в нацизм. Как-то случилось мне быть на сборище националистов в Харькове. И я тогда впервые услыхала дикое, неприемлемое для меня сочетание: “Слава нации!” неслось над факельным шествием! У меня ещё был жив старик-отец – ровесник века, которому климат Израиля ну никак не подходил. Вот и пришлось остановиться на демократическом государстве, ФРГ!

Да не знала я тогда многого, увы. Что сначала нужно было взять анкету, только потом, через полтора года сдать её, а потом ждать решения по своему вопросу. А тут ещё война в Югославии, и приём беженцев Германией оттуда. Так прошло пять лет, пока получила я решение о том, что ФРГ разрешает мне переехать на постоянное место жительства в ФРГ! Пять лет?! За это время умер мой отец. Болезнь сына перешла из острой стадии в вялотекущую. Я, как и другие жители городов, бедствовала…

– Да вы что? Так долго, годы ждали – легальной эмиграции?! А нынешние нелегалы – мгновенно, – он внезапно замолчал.

Женщина как-то криво усмехнулась: “Да, наши после двухтысячного стали ждать в некоторые земли по восемь лет! А сколько народу не дождалось у нас вызова, просто умерли или сошли с ума, или покончили с собой! Да и я за эти годы постарела. Вот на меня хоть посмотрите: мне на вид под восемьдесят, а мне недавно шестьдесят семь исполнилось. Да и в общежитии, в вонхайме мне пришлось немало прожить, больше пяти лет. Вот я и считаюсь, по мнению строгого немецкого собеса, глубоким инвалидом, с высоким процентом инвалидности!

А сейчас в Берлине 10 000 человек – новых беженцев будут жить в отелях, где “всё включено” Некоторые из “наших” первых приехавших, тоже жили в отелях, но или в подвале его или под самой крышей, где зимой холод, а летом удушающая жара! А потом были уж хаймы с условиями жизни советских бараков. Вот я часто и думаю, что места евреям на земле нет!

Она продолжала говорить, несмотря на то, что комиссар протестующее махал руками.

– Я не имею в виду жертв Холокоста. Их память как раз чтут. Их любят! Мёртвых евреев все любят! А вот живые раздражают?!

– Нет! Это совсем не так! – сорвался на крик полицейский.

– К сожалению, место евреям всё же есть, на еврейском кладбище! – закончила она устало.

В комнате повисло молчание. Женщина стала собираться, прошла к двери, но, обернувшись, сказала:

– Тихая наша эмиграция была, почти беззвучная, мы сидели как мыши. И мало кто в стране знал, что рядом с ними живут евреи. Разве только удивлялись нам в больницах, сумасшедших домах, да в статистике самоубийств….

Комиссар развёл руками. А женщина, уже взявшись, за ручку двери, сказала: “Я за всё говорила “спасибо Германии” – за то, что излечила сына, за то, что дала ему образование, что спасла меня, да за то, что не дала умереть с голоду в конце 90-х. Тихо говорила об этом, часто неслышимо. Мы, евреи не должны быть слышны! Мы должны быть вроде ангелов, по земле ступающих, чтоб никто не разозлился на нас. А мы мало, что евреи! Так ещё и русские евреи! На Украине нас считали “проводниками русификации”! Из-за русской литературы. Да и в Российской империи не было разделения евреев, все евреи империи были русскими!

Эта эмиграция шумная, не то, что наша! Про беженцев с Ближнего Востока знают все! Пресса, радио, ТВ, всё о них, да о них! От мала до велика! Они пришли как хозяева в Европу, в Германию, “землю облюбованную”, которая оказалась им, как бы должна?!

Комиссар стоял у окна, глядя, как эта старая женщина, что оказалась младше его, бредёт к остановке.

– Да, нынешние беженцы громкие, шумные, к женщинам приставучие… И что это ещё будет, нам неизвестно, одному Богу ведомо… – сказал он тихо самому себе страшную, нетолерантную правду…