Танец с Бэлл Кауфман

Михаил Голер

Иногда мне кажется, что этого не было. Где я и где ОНА?. Бэлл Кауфман, внучка великого еврейского писателя Шолом – Алейхема. Вот она маленькой девочкой сидит на коленях своего знаменитого деда. Она же, автор потрясшей мир, книги «Вверх по лестнице, ведущей вниз». Может быть, самый честный и горький рассказ об американской школе. Пути наши пересеклись благодаря двум людям. Судьба столкнула меня с Лёней Гуревичем, когда он, отвергнутой Мандатной комиссией ВГИК’а, очутился в моём родном Кишинёве и, в поисках работы, зашёл в редакцию «Вечернего Кишинёва», где я трудился литсотрудником в отделе культуры. Заведующей не было на месте и я ему с барского плеча столкнул рецензию о фильме польского режиссёра Анджея Вайды «Канал», о восстании в Варшавском гетто. Отдал с радостью, как надоевшую текучку, ибо считал, что у меня более важные и интересные задания.

Рецензию Леонид принёс быстро и она поразила меня своей первой фразой: – Этот фильм надо смотреть стоя!

И эту высокую начальную ноту он выдержал до конца. Так у нас в молдавской провинции не писали. И, как говорится, «наутро он проснулся знаменитым». У нас в редакции «Вечёрки» все телефоны оборвали с вопросами, кто такой Гуревич и откуда он появился. Он жил кинематографом и в эту сферу вовлекал всех с кем общался. Благодаря ему, я не стал сельским учителем или журналистом, а кинорежиссёром – документалистом. Свою жену, Симу Березанскую, милую интеллигентную девочку из Ташкента, он как Пигмалион Галатею вылепил в серьёзного и глубокого киноведа, печатавшуюся с маститом журнале «Искусство кино».

Эрудированных, высокопрофессиональных интеллектуалов я встречал много на своём жизненном пути, но Лёня – особая статья. Он вечно был нагружён чужими проблемами и поручениями. И истово бросался в бой за други своя, часто в ущерб собственным делам. И каждому из нас казалось, что он у Гуревича на первом месте. Уже став известным сценаристом, профессором Высших сценарных и режиссёрских курсов при Союзе Кинематографистов, он приезжал в Кишинёв и как мэтр просматривал и оценивал работы молдавских, коллег. Как все творческие люди, особенно с окраин советской империи, были они весьма обидчивы и легко ранимы. Гуревич так разбирал их работы, не пропуская ни одной ошибки, ной замечая их всё удачное, гак тактично заинтересованно и искрение, что никто не обижался. Помню как мой коллега, режиссёр Ион Мижа сказал: – После Гуревича хочется быстрее сесть к монтажному столу и переделать свою картину. Леонид Гуревич был в числе организаторов и участников операции «Гласность», когда десант советских кинематографистов 20 дней разъезжал по американским градам и весям, знакомя американцев со своей документалистикой.

Он показывал свои фильмы в Конгрессе США, произведя там фурор, Только начиналась эра Горбачёва и интерес к бывшей «империи зла» был огромен. Да что там говорить, если по ходатайству Конгресса США, он получил гринкарту за 8 (!) дней. Жил Лёня на два дома, в Москве оставались его любимые ученики и творческая работа, а здесь в Нью-Йорке пробивали себе путь его жена Сима Березанская, ставшая популярной телеведущей на каналах «русского» ТВ и дочь Надя, успешно окончившая престижный Нью-Йоркский Университет.

И вот в один из его приездов состоялся просмотр документальной картины, к которой Гуревич имел прямое касательство. А после – приём, на который Лёня пригласил и меня с женой. Состоялся он в престижном районе, неподалеку от Линкольн – центра, в просторной, ещё необжитой квартире некоей Амины.

Амина – второй человек, без которой встреча с внучкой Шолом – Алехейма не состоялась бы. Татарка, родилась она в Германии, в семье офицера, воевавшего на стороне немцев, то ли у Власова. То ли в каком – то татарском соединении. Замужем за американцем, адвокатом, весьма благополучным. Дети. Лёня помогал ей писать то ли сценарий, то ли книгу о её непростой эмигрантской судьбе. (Кстати, потом ушла она, взяв детей, от этой благополучной жизни и стала сама зарабатывать себе на жизнь, открыв небольшое кафе в Нижнем Манхэттене). Эта была не первая Ленина подопечная. Почти всех своих знакомых он заражал жаждой творчества, сам увлекаясь их биографиями. Приём был весьма демократичен. В углах столики с напитками и бутербродами, все себя обслуживали сами, переговариваясь друг с другом и обсуждая просмотренный фильм. Некоторое оживление внёс хозяин квартиры, муж Амины, который пришёл позже и с некоторым недоумением смотрел на эту толпу гомонящих по-русски гостей . И вдруг”, в середине вечера, все затихли: в квартире появилась Бэлла Кауфман и извинилась за опоздание. Её все обступили с комплиментами её внешнему виду, а было ей в те годы за 80!

Конечно, расспрашивали её о деде, о её книгах, о творческих планах. Но она недолго на эти темы распространялась, нетерпеливо спросив: – «А почему мы не танцуем?»

Включили музыку, полилось танго, единственный танец, который я умел танцеватья, и с мужеством отчаяния я сделал шаг к Бэлле Кауфман. Она, как бы приняв мой порыв, скользнула ко мне. Я обнимал её за тонкую талию и мне в голову непроизвольно лезли блоковские строчки: – «Девичий стан шелками схваченный…» Танцевала она великолепно, почти невесомо. Затёртое выражение «мы слились в танце» здесь было как нельзя кстати. И вдруг она, улыбаясь ошеломительно, выдохнула как признание: – Я так люблю танцевать! Вот и всё. Потом её подхватили другие кавалеры. И теперь я не знаю: было ли это наяву или мне только приснилось!