Уроки немецкого

Светлана Храмова

Это маленькая квартирка у черта на куличках, совершенно советский вариант, когда я вхожу в такие, каждый раз думаю – а зачем люди страну меняли? Нет, не условия жизни вызывают вопрос, понятно, каждый как сумел, так и устраивается. Чужая страна, сложно, разница менталитетов, мы с вами друг друга понимаем. Ради будущего наших детей едем, ради свободы, ну в общем, я не буду обобщать, у каждого свои мотивы. Но глядя на результаты непростого маневра, иногда возникает недоумение. И вопрос, вот этот самый: зачем?!!

  Раз в неделю я прихожу домой к Татьяне Семеновне, и первые минут пять-десять урока мы непременно посвящаем визгливой таксе по имени Велта. Первые недели я терпела ее присутствие, Татьяна ставила ей плетеную корзинку под столом, за которым мы занимались. Но возня, но запах… Ездила я к Татьяне Семеновне на метро, во Франкфурте на Майне это странный вид транспорта, остановки коротенькие, а пахнет отвратительно, причина непонятна. Город небольшой,  тоннель тут неглубокий прорыли, может, оттого и запах, но дело не в этом.  Мы только-только переехали в Германию, Татьяну мне рекомендовала домработница, больше я никого в городе не знала. Но собираясь на немецкий, я думала только об этих запахах, которые мне предстоит пережить. Запах псины раздражал еще больше, чем пластмассовая затхлость метрополитена, может, потому что причина во втором случае неясна.

  Я светская штучка, это ни хорошо ни плохо, это так есть – и маленькая короткостриженая женщина лет пятидесяти, открывшая мне дверь, смущена и слегка перепугана, она похожа на встревоженного воробья, хоть и договаривались, что приду. Ее будто застали врасплох, и она удивлена, что извне появляются незнакомые люди, не вызывающие безусловного отвращения, а я в общем-то, очень стараюсь прилично выглядеть, привычка.

  В кухне старый учебник, приготовленный для меня, и сейчас герр Шмидт, он на рисунке, проснется, позавтракает и уйдет на прогулку, и Татьяна Семеновна объяснит, как именно во Франкфурте произносят букву «х», а я буду настаивать, что мне нужен «хох дойч», а не диалекты; но наш фонологический спор будет прерван скулежом косолапой таксы, и Татьяна Семеновна сразу же переключится с меня, капризной и непонятной, на нее, единственную, любимую: «ну что ты, девочка моя, разнервничалась, ну что же так недовольна, я же с тобой, моя хорошая, ну пойдем в туалет, конечно, девочке нужно в туалет, а никто ею не интересуется», – запричитала Татьяна Семеновна, требовательная Велточка, зыркнув на меня недоброжелательным глазом искоса, прошествовала мимо. Обе скрылись за дверью, завывания Татьяны Семеновны и повизгивания фаворитки слышны по-прежнему отчетливо.

  Я заторопилась, когда они вернулись в кухню, – что вы, что вы, мне пора! Да и время урока почти закончилось.

 Дома, просматривая свои записи и пытаясь сосредоточиться на несложных маневрах герра Шмидта, я поняла, что мне нравится приобщаться к новой культуре, но Велточка в следующий раз отправится в комнату для гостей.

  Татьяна Семеновна, после длинной беседы по телефону, согласилась.

  К моему следующему визиту работа проведена, Татьяна Семеновна встретила меня уже при полном параде и в тщательном до черточки и стрелочки макияже, взгляд оживленный. Велты в кухне нет, зато из комнаты все полтора часа доносился заунывный скулеж, отчаянно нервирующий хозяйку. Татьяна Семеновна не выдержала, проведала любимицу, и вернулась минут через пятнадцать «с опрокинутым лицом», как принято выражаться в таких случаях. Велточка, в отместку за невнимание, нагадила прямо на ковер, он в гостиной старательно разложен по полу. «И не попросилась, надо же! Она такая чувствительная!»

  С Таней мы подружились. Я привыкла и к малюсенькой, вполне совковой ванной, заваленной тазиками, единственном месте, где можно вымыть руки, а  входя с улицы мне почему-то всегда нужно мыть руки, привычка. И с запахом псины во время занятий свыклась, мал-помал.

 На уроках мы говорили по-русски. Таня рассказывала мне о своей жизни, а я слушала внимательно. Дружить было интересней, чем о герре Шмидте препираться, пропади он пропадом, все равно Татьяна квалификацию свою давно потеряла, а эти допотопные учебники в каждом магазине продают, наверстаю как опытная самоучка позже, не впервой.

 Таня мне радовалась как слушателю историй, а я избавлялась от напряжения по поводу не запоминающихся сходу глагольных форм, от необходимости говорить на чужом языке, который свалился мне на голову из-за того, что мужа перевели работать в Германию, я же не виновата. С голландским супругом мы общаемся по-английски, так уж повелось.

 Я узнала, что Таня замужем, они уехали из Москвы вместе. Профессия мужа мне неведома по сей день, но обеспечивать семью из двух человек и одной собаки у него кое-как получалось, жена сидела дома безвылазно. Прогулки с Велтой два раза в день, а так – собаку не с кем оставить, она ее любит, в ней смысл жизни. Да и хронический бронхит у Тани, неизлечимый. И климакс совершенно особенный – о своих климактерических мытарствах она рассказывала с упоением.

    Рванулась в Германию, чтобы преподавать, иммигрантов-то пруд пруди, профессиональный рай. А здесь на курсах для иностранцев даже фотографы учительствуют, лишь бы коренной немец. У Тани сплошные неприятности были, в конце концов она уволилась. Или ее уволили, я не уточняла. Да и Велту не с кем оставить, одна дома она ни за что не соглашается сидеть. Воет, соседи жалуются. И гадит где попало, назло.

– Тань, так ты жизнь собаке посвятила, так получается?

– Ну почему посвятила? Я ее одну и люблю. А Велта – меня, нам хорошо вместе. Ты посмотри на нее. Она беспомощное существо, будто ребенок. Мой ребенок,  а что? Мама отдельно живет, все время недовольна, муж тоже – то одно настроение, то другое. А Велта всегда приветлива, когда нас никто не видит. «Му-му-мусечка моя!» – залепетала хозяйка привычные нежности, глядя на неуклюжее создание в плетеной корзинке. – Я три  аборта сделала, виновна и не спорю. Но нет у меня ответственности на детей, нагрузка какая! Нет, нет и нет. Сами живем как-то, а детей поднимать – силы нужны. А я болею все время. Велточка – единственная радость.

   После знакомства со мной Таня ожила, стала чаще смотреться в зеркало, выщипала брови – мне идет? – конечно, еще бы! – коротенькая толстушка смотрит на меня роковым взглядом Кармен, полуоборот из дверного проёма.

 Позже она купила дубленку, специально на блошиный рынок ходила, торговалась отчаянно (фото в дубленке прислано мне на почту, я Тане адрес на гугле открыла, компьютер мы осваивали вместе. Теперь она продвинутая женщина, крепко стоящая на либеральных позициях, аккаунты во всех соцсетях). И стрижку новую сделала, раньше муж ее на кухне стриг (фото прилагалось).

  Иногда Таня со мной кокетничала: – Видишь, села на диету, второй подбородок уменьшился, я ведь ничего, правда?

  И как-то принесла мне тетрадный листок, мелко исписанный карандашом, просила прочесть. Оказалось, что это фрагмент романа Габриэля Гарсиа Маркеса, переведенного ею на русский язык из немецкой книжки, которая ей очень понравилась.

– Ну как?

– Таня, а ты оригинальный немецкий текст не нашла? Это ведь транскрипция в очень отдаленную тональность выходит. На русский с испанского через дойч, нелогично, а?

Она смутилась, суетливо соглашаясь.

– Но я только попробовала, никогда раньше этим не занималась.

 Уроки наши сами собой прекратились, потом и встречи  сошли на нет. Однажды Таня навестила меня. Как человек, редко выходящий из дому, она смущалась ужасно, жалобы на перебои в сердце начались уже на лестнице (я вышла ее встречать, сбегала за водой, пронесло, отдышались понемногу), и битый час говорила а Велте, оставшейся с соседкой. Таня волнуется, мы только это и успели обсудить.

 Волновалась она не зря, на соседкином ковре Велта сразу отметилась, Таня чуть не плакала по телефону, а я чувствовала себя виноватой. Оставь ее в покое, думала я, каждый делает свой выбор самостоятельно.

  Иногда я вспоминаю добрую женщину из Москвы, получившую прекрасное образование и уехавшую в поисках счастья в страну, язык которой она специально для этого изучала много лет.

Вспоминаю Таню, постепенно одичавшую в добровольном заточении на девятом этаже блочного дома, правда, лифт работал исправно.

 Да нет, Велта – оправдание.  Таксы умные и прекрасно знают, чего от них ждут хозяева. А эта еще и ни с кем из соседей оставаться не желает, и гадит назло, чтобы выгнали  и не пускали никогда.

 Когда о Тане думаю, мне всегда интересно уточнить продолжительность жизни такс. Впрочем безутешные хозяева обычно покупают новую собаку. Точно такую же.